- Я хочу взглянуть на Райво Камбернауса.
Или он вообще ничему не удивлялся, или умел притворяться. Прикрыв дверь, тихо спросил:
- Это который будет?
Шесть гробов стояли вдоль стен, седьмой возвышался посредине на бетонном катафалке. Завтра с этого начнут.
Зайга пожала плечами.
Мужчине показалось, что в помещении темновато, - из верхних окон лился слабый свет, - и зажег электричество.
- Которая посредине - старушка, - кивнул он в сторону катафалка. Посмотрим у стеночки... Тут, должно быть, тоже женский пол: драпировка розовая... Когда вашего-то привезли?
- Видите ли, я проездом, к родным зайти не успела...
- Из больницы его?
- Да-да... из больницы! Сердечная недостаточность...
- Гм... Наверное, вон тот... - Мужчина указал на коричневый гроб в самом углу. - Вам придется подмогнуть мне, один-то я крышку не сыму... Нет, нет! Так... Приподымайте... Только за ручки не хватайтесь, сразу отлетят, они декоративные. Теперь гробы из стружечных плит делают, с ума сойти, какие тяжелые! Если могилка подальше, восемь человек несут, и все взмыленные!
Я должна взять себя в руки, взять себя в руки!
Я буду спокойна, спокойна, совершенно спокойна.
Камбернаус. Она разорвала бы его на части. Прошло столько времени, ненависть должна бы растаять, как снег, истлеть, как угли в камине, схлынуть, как паводок, но нет - с годами она все росла и крепла, и с ней становилось все труднее справиться, она разрасталась, как какой-нибудь сорняк, крапива на пепелище.
- Хорошо сохранился, ничего не скажешь! Черепок подрезали, это теперь всем так, умер ли человеком, в больнице, или распоследним бродягой...
Голос работника звучал как дальнее эхо, но смысл слов до нее не доходил, хотя при виде Райво Камбернауса все всплыло перед глазами. Постепенно пелена спала, и она отчетливо увидела кожу его лица, бугристую, изжелта-серую, словно из воска и грязи, рассмотрела жидкие волосы, особенно на висках и затылке, веки...
- Давайте закроем, - спокойно сказала она. - До завтра.
- А как же!.. Только прихватите с собой галстук, красивей глядится, когда галстук, завязать я помогу...
- Он очень любил галстуки.
- Цветочки! Разве с собой унесете?
- Ах да... извините. - Она положила букетик на грудь Райво Камбернауса и помогла установить крышку на место.
- Бывает, с кем не бывает, в такие минуты человек как без памяти...
- Он очень любил галстуки.
- До завтра, уважаемая... Будьте здоровы.
- До завтра.
На кладбище еще виднелись кое-где согбенные старушки, а провожающие и музыканты уже отбыли на автобусах.
Ей удалось поймать такси.
- В Межапарк, - сказала она устало и откинулась на заднее сиденье.
Он любил галстуки и часто их менял. И в отличие от других мужчин иногда даже сам покупал их, не дожидаясь подарков. Когда они десять лет назад виделись в последний раз, на нем был только что купленный галстук, хотя костюм видал лучшие времена. Она до сих пор не могла понять, почему он тогда пришел. Его успели разлюбить и бросить две жены, и он, видимо, искал тихую гавань. Зайге тогда было за тридцать, почему бы не посчитать ее дом такой гаванью. А может быть, он явился к ней, гонимый воспоминаниями юности? Он еще держался на плаву, прикидывался весельчаком, подшучивал над собою и посмеивался над спорткомитетом, который не присылал больше приглашений даже на соревнования местного масштаба.
- Иду как-то мимо школьной площадки, - рассказывал Райво, - вижу, пацаны в волейбол играют. Тренер куда-то отлучился, сами с усами. И ничего, прилично стукают. Дай, думаю, посмотрю. Один все норовит с короткого паса лупануть, но выпрыгивает поздновато. Терпел я, терпел, наконец не выдержал: "Ты, пацан, в момент паса должен быть вот где!" - "А откуда вы, дяденька, такой умный?" Насмехается, значит. "Я Райво Камбернаус". - "Ну и что? Я вот Карлис Берзиньш, и у меня второй разряд!" И ну ржать. Никто из них даже не знал, кто такой Райво Камбернаус. Я поджал хвост и ушел как оплеванный. И ведь не так-то много времени прошло. Сейчас за месяц забывают то, чем по полвека восхищались раньше. У славы теперь короткая память.
Зайге нравилось, что он не строит из себя человека, которому все еще сопутствуют одни победы, и не впадает в другую крайность - не винит в своих несчастьях других, не выставляет свои беды на всеобщее обозрение. Вроде он и не очень-то сожалел, что бросил волейбол и вообще ушел из спорта.
- Поступил бы в институт физкультуры, мог бы работать тренером, сказал она, разливая кофе. От волнения у нее дрожали руки.
Читать дальше