Андрис Колбергс - Тень

Майор ловко опустился на колено и заглянул под кровать. Белла презрительно фыркнула, майор покраснел и сказал:

- Я твоего старика вспомнил, который под кровать забрался, а выбраться не смог. Подумал, может, и сейчас кому надо помочь. Он больше не приходит? Открой-ка заодно шкаф!

Белла открыла шкаф - и там никого.

Все трое вернулись в прихожую, сестра Беллы с мальчиком остались в кровати.

У майора было неспокойно на душе, он обошел остальные помещения, но ничего не нашел.

- Когда ты увидишь Виктора? - внезапно спросил он.

- Какого Виктора?

- Ты знаешь, о ком я спрашиваю.

- Вазова-Войского?

- Да, да... Шило.

- Об этом жуке слышать ничего не хочу!

- Зато мы хотим. Мой коллега прямо жаждет с ним повстречаться. Ведь он у тебя живет, так?

- Жил! Когда отсидел свое, куда ему было податься, вот я его и приютила. Как-никак старая любовь. Приняла, откармливала, как бычка, а он стащил мое барахло и смылся.

- Заявление в милицию написала?

- Ничего я не написала и писать не буду. Пусть подавится!

- Ты все-таки скажи, где его искать.

- Оставьте вы меня в покое... Я за ним по пятам не хожу, за этим идиотом!

- Ты, Белла, голос не повышай, а то ведь я могу и рассердиться.

- Идите к цыганам, там он! - вдруг крикнула из другой комнаты сестра.

В машине майор потер заспанные глаза и, ни к кому не обращаясь, сказал:

- Ну что я могу с ними поделать? Ничего. Скандалов не устраивают, приводят из кабачка старичков малахольных, те во всем слушаются и ведут себя спокойно. Молодые, цветущие бабы, а сами себя губят. И неглупые, небось понимают, что вечно так продолжаться не может. Мойщицы вагонов с лакированными ноготками! Хороши! Поработают пару недель - и ищи-свищи! Им бы приличному ремеслу обучиться, тогда, может, и встали бы на ноги.

Машина тем временем выехала из квартала и повернула на широкую асфальтированную улицу, параллельную железной дороге.

- Езжай прямо, - сказал майор. - Путь неблизкий.

- Что это она молола о старой любви?

- Чепуха, - махнул рукой майор. - Белла, может, и была для него первой любовью, но никак не наоборот. Во всяком случае, так мне дворничиха рассказывала. Еще когда Виктора в первый раз арестовали. Ей, в свою очередь, поведала мать Виктора. Мамаши, известно, всегда найдут романтическую причину. Краденые денежки он спускал на пару с Беллой, ей все было мало, все грозилась уйти к другому. Ездили кутить в Таллинн, в Ленинград. Подростка ночами нет дома, а мамочка молчит, как заговорщик. Вот и домолчалась до инфаркта.

Между улицей и железнодорожным полотном стоял не огражденный забором розовый дом в два этажа, перед ним выстроился ряд дровяных сарайчиков, темнела чугунная водокачка.

- И этот у меня вот где! - проговорил майор, вылезая из машины. Все жильцы вроде работают, а на самом деле шляются по Центральному рынку, спекулируют.

- Когда-то тут пасся конь рыжей масти.

- Это давно было. Когда в доме одни цыгане жили.

- А теперь?

- Теперь всякий народ, но все равно гляди в оба. Все время что-нибудь случается. Весной четверых посадили за изнасилование.

Решили, что и на этот раз наверх пойдут вдвоем, а оставшиеся в машине последят, чтобы из дома никто не удрал.

За дверьми был облупленный, грязный коридор с квартирами по обе стороны. Где-то хныкал ребенок, на него покрикивала мать.

- Здесь... Только осторожно, не споткнитесь.

На второй этаж вела крутая скрипучая лестница без перил, со сбитыми ступеньками.

- Как в бочке... Держитесь рукой за стенку, - наставлял майор.

В дальнем конце коридора тускло светилось окно, на дворе светало.

Все же номеров квартир было не разглядеть, и майор принялся считать двери.

- Кажется, тут, - проворчал он и постучался.

Дверь открыли сразу, и Харий увидел женщину, кутающуюся во фланелевый халат. В лицо пахнуло теплым смрадом.

- Доброе утро!

- Доброе... - ответила женщина. Взгляд у нее был робкий и пугливый. Видно, утренние и вечерние визиты милиции были ей не в диковинку, казалось, она уже смирилась с очередной потерей.

- Виктор дома?

- Он спит.

Харий с майором прошли на кухню. Половину ее занимала плита, на которой стояла сковорода с недоеденной вечером картошкой. Стены пропитались дымом и кухонными запахами.

Майор, ничего не спрашивая, миновал кухню, нащупал у косяка выключатель. Комнату залил белый свет, лампочка была без абажура и очень яркая.

На диване, лицом кверху, лежал, раскрыв рот, Виктор Вазов-Войский. Он негромко похрапывал. Лицо его, покрытое трехдневной щетиной, выглядело серым. На полу стояли две пустые бутылки из-под крепленой бурды, неизвестно почему именуемой портвейном.