Андрис Колбергс - Тень

В другой части зала лысый ветеран бокса Жанис Дзенис гонял своих учеников. Менее прилежные из них мимоходом посматривали на хрупкую девушку в клетчатом шерстяном платке и с пятнами на лице. Она была не столь красива, чтобы задерживать на ней взгляд, и боксеры вновь прижимали подбородок к ключице, группировались в стойку и, время от времени резко "выстреливая" левой, продолжали охоту за несуществующим противником на воображаемом ринге.

Своих часов у нее не было, и она то и дело поглядывала на циферблат чуть ли не под самым потолком - времени оставалось в обрез, часовая стрелка уже покидала восьмерку.

Райво помахал ей рукой, значит, заметил, и девушка благодарно улыбнулась, хотя и сомневалась, что ее улыбка долетела до адресата.

С улицы, топоча, ввалились двое мальчишек и встали рядом с нею у барьера. Сюда каждый мог заходить запросто, отсюда никого не прогоняли. Парни смотрят, смотрят и в один прекрасный день просятся в команду. Так в спортзальчике завода ВЭФ начинали многие известные в свое время спортсмены: исключительно техничный тяжеловес Свеце, хоккеисты Крастыньш и Салцевич.

Наконец Райво на минутку освободился и подошел к ней. До чего же нравилась девчонке его походка! Гибкая, эластичная. Впрочем, она все в нем тогда боготворила! Каким ничтожеством она ощущала себя рядом с ним, как боялась, что он одумается и выберет себе более красивую девушку, и как была благодарна за то, что он этого не делал.

- Ну, у тебя уже все в порядке, малышка? - Он поцеловал ее в щеку. Майка прилипла к спине, шея и лицо усеяны мелкими капельками пота, который он смахивает рукой.

- Сказали, быть в девять.

- Тогда тебе пора. - Райво посмотрел на часы.

- Идем со мной!

- Ну, малышка! - Райво укоризненно-ласково взглянул на нее.

- Я тебя очень прошу, пойдем со мной, мне страшно. - Зайга прижалась лбом к его плечу.

- Бояться нечего.

- Тебе легко говорить.

- Возьми себя в руки, малышка! Ведь ты у меня храбрая!

- Пожалуйста, пойдем со мной!

- Но у меня тренировка. - Райво бросил взгляд на волейбольную площадку, где его товарищи по команде, делая глубокий вдох и резкий выдох, упражнялись на расслабление мышц, и заторопился. - Когда мы встретимся?

- Только завтра. Мне сказали обязательно взять с собой деньги на такси. Завтра возле техникума. Я буду ждать.

- Держись, малышка. - Райво подмигнул. - Видишь, наши уже строятся. - Райво прижал палец к губам, потом к ее щеке, и девушка радостно улыбнулась.

- Беги, тебя ждут. Я еще пару минут посмотрю, там надо быть ровно в девять.

- До завтра!

- До завтра! - Она чувствовала, как на глаза навертываются слезы.

Волейболисты разделились на две команды и начали игру.

Девушка еще немного постояла и пошла прочь.

Могильщик ловко подровнял лопатой могильный холмик, распорядитель подал знак, чтобы клали цветы. Невдалеке показались двое мужчин с венком, они трусили чуть ли не вприпрыжку и лишь в последнюю минуту спохватились и сорвали с себя головные уборы.

Им дали возможность положить венок и сказать речь.

- Наш трудовой коллектив выражает глубокое соболезнование... Насосы под его надзором за восемь часов давали городу столько-то и столько-то тысяч кубометров воды... Мы его никогда не забудем, никогда не забудем...

Потом, уже на обратном пути, они объяснили, как обознались. Работают на головном предприятии, а насосная станция где-то у черта на куличках, так что своего усопшего товарища, пожалуй, и в глаза не видывали. Так что ничего удивительного.

А представитель спорткомитета говорил прочувствованно, сомнений не было: он знал Райво, возможно, даже играл с ним в одной команде, но когда он сказал: "Это был один из лучших наших волейболистов", Зайга чуть не крикнула: "Врешь! Не один из лучших, а самый лучший!"

Когда девушка вышла из спортзала, осенний дождь барабанил по лужам, небо обложило тучами, и, видимо, надолго. В клубе, наверное, был закрытый вечер в честь Октябрьской годовщины - многочисленные вэфовские цеха устраивали эти вечера один за другим. О том, что вечер закрытый, догадаться было нетрудно: оркестр играл "Рок эраунд зе клок". В то время голос Била Хейли впервые перелетел через Ла-Манш, и, хотя ни Чак Берри, ни - позднее - Элвис Пресли не представляли серьезной угрозы для континента, кое-кто встрепенулся. В газетах писали, что со стороны создается впечатление, будто танцующие рок-н-ролл растирают спины мокрыми полотенцами. В рижских клубах организовывали бригады блюстителей порядка, и те без предупреждения выталкивали любителей рок-н-ролла из зала. Появились и теоретики, которые связывали все беды в воспитании молодежи с этим неприемлемым тандем. Но, подобно всякому запретному плоду, он стал пользоваться особым успехом, и на закрытых вечерах рок-н-ролл наяривали часто и даже как бы в знак протеста.