Люда и Игорь Тимуриды: Как воспитать ниндзю

Я схватилась за сердце.

Мама ахнула.

- Сто пятьдесят миллионов! – тихо сказала она. – И ни копейки больше...

Принц молча выдвинул Мари вперед, крепко держа ее перед собой. Мари была слишком счастлива, и, похоже, ничего не соображала. Он молча шуровал ногой туда сюда, будто его все не интересовало. И даже смотрел только на ногу.

Мама сжала губы.

- Пятьсот миллионов!

Принц пожал плечами и нежно поправил на Мари юбку. Явно демонстрируя всем своим видом, что они в полной его власти. Мари явно ничего не соображала от счастья и, разомлевшая, и прикрыв глаза, полезла целоваться, как Венера после сна с картин Боттичелли, где она сидит.

- Вымогатель... – тихо прошептала мама. – Миллиард и не копейки больше!

Королева делала вид, что ничего такого не происходит, легкомысленно разглядывая себе солнышко.

- Я всегда знала, что у него государственный ум! – невинно сказала она, явно “не понимая”, почему мама смотрит на нее с такой яростью.

- Я все равно лишь возвращаю сокровища, накопленные сестрой, в родную семью, – целомудренно сказал он, слишком занятый обмахиванием невесты веером, чтобы уделять внимания таким скучным вопросам. – За что обо мне так дурно думать, я забочусь и о Лу, я все-таки старший брат...

Я действительно разрывалась между ними.

Мари являла вид полнейшего женского глупого помешательства, прижатая к его груди. Губы красные, опухшие, глаза сонные, ничего не соображает.

- Пусть Лу подготовит такой же контракт как себе... – одними губами сказала она, так чтоб муж не видел. – И пусть себе подписывает, не читая, сколько угодно...

- И еще пятьдесят миллионов лично в мое распоряжение на мои карманные расходы... – тут же поспешно сказал принц, понимая, что большего от родителей Мари он ждать не может, и просить полностью дать ему управление, было бы неосторожно, осторожно невинно поправляя зеркало перед собой, чтоб ему лучше было видно лицо семьи. – Миллиард и пятьдесят... – шмыгнул носом, подчеркнув, толстяк.

Я хихикнула.

Солдаты дурно молчали, глупо уставившись на принца, а у адвоката мелко дрожали руки.

- Как ты могла так поступить! – сказала укоризненно я Мари, находившейся полностью в руках принца. – Теперь мама в его руках!

- Она как раз поступила очень мудро, ведь ты получила всего пятнадцать миллионов, а эта вымогательница вытянула миллиард, – буркнул мне тихо сзади король. Он явно был обижен, что за его родной дочерью эти жадные люди дали так мало приданного его приемному сыну.

- Теперь, муж, ты видишь, как глупо ты себя вел, когда отказывался от денег... – хихикнула я, обращаясь к Воорготу. – Ты жалкий нищий, муж...

От этого слова – муж – его сердце снова куда-то улетело. Я видела, каким странным стало его лицо, будто маленький мальчик съел весь шоколадный торт и весь измурзался и вдруг отчего-то очень по-глупому счастлив.

- Я уверенна, что он теперь чувствует себя обделенным и обманутым... – неодобрительно поглядев на него, сказал папá.

- Он военный, чего ты от него хочешь... – слишком занятая своими подсчетами и невеселыми мыслями, сказала мама.

Я не выдержала и хихикнула.

Вооргот крепко прижал меня к себе.

- Он младший мой брат... – легкомысленно махнул рукой старший брат. – А они ничего не получают, все получают старшие братья, потому он не обижается... Наоборот, он хочет и должен отдать мне свои пятнадцать миллионов...

- Шиш тебе... – сказала я, вытягиваясь перед Воорготом в струнку. Мы снова поцеловались... И снова мир рванул прочь, будто от взрыва, удирая со скоростью ринувшихся осколков... оставив только его глаза, его близость, его тепло и руки, и губы, и свет души... И экстаз, и счастье, и невыносимая сладость, разрывавшая сердце...

Но на этот раз нас очень быстро разорвали.

- Что вы себе позволяете?!? – прорычала мама-королева прямо с рук короля. – Они снова начали брать деньги и очень рады! Теперь они смотрели еще и на королеву!!!

- Ты тоже целовалась? – невинно спросила я.

Мама королева выругалась.

- У людей плавятся мозги, – яростно выпалила она, совсем потеряв соображение и потому проговорившись о том, что можно и что нельзя говорить дочери; и что вообще не хотела бы говорить, – когда они на вас смотрят!

Тут она вспомнила, что она мама, и, наконец, сумела вспомнить про свой благородный гнев:

- Моя дочь не должна выставлять себя на этой в такой сцене! – благородно вознегодовала она.

- А ты все-таки использовала все разы, за которые заплатила, или не успела? – с интересом спросила я.