Люда и Игорь Тимуриды - Как воспитать ниндзю

Жестокая тренировка наблюдательности вскрывает даже у обычного человека доступ к его уже существующей абсолютной памяти, потому абсолютная “память” доступна абсолютно всем. Но дети – лучший материал для воспитания.

Так думал японец. И занимался младенцем. И поставил меня в положение хозяйки. Одновременно занимаясь мной по своим методам.

В результате этого я, чтобы вести дела, должна была ухватывать мельчайшие признаки громадного дела, и только потому я могла так жестоко преуспевать и держать в своих маленьких ручках дело.

Меня подвергли жесткой тренировке.

Как бы то ни было, но младенец вошел в управление громадным поместьем, ибо его поставили в это положение, как данность, и ему надо было просто адаптироваться... И, как бы то ни было, может это была случайность, а может и нет, но за полгода одиночества я справилась, такой вундеркинд. И очень быстро превратила поместье если и не в очень богатое, то уже не в нищее. В поместье без долгов. Управляя им с рук японца или сама ковыляя с ним по поместью... Острый детский ум находил лазейки и возможности, поняв общее направление, там, где местные и не подозревали. Моя непредубежденность сослужила мне хорошую службу.

По крайней мере, так гласит семейная легенда.

Сейчас я подозреваю, что японец специально поставил меня в такое положение, когда на меня легла вся тяжесть чужих жизней, чужой воли, других людей. Поставил, чтобы мой бессознательный ум, хокасин, как называют его на Востоке, начал работать в этом направлении...

Знаю только, что обнаружив теплицы для цветов из стекла, я построила в долг теплицы и засадила их помидорами и огурцами. И буквально за одну зиму я тепличными огурцами, помидорами и клубникой, доставляя их в города в зимнее время, почти полностью скинула громадные долги, доставшиеся нам в наследство от отца.

Знаю только, что шокированный этим поверенный моего отца лично приехал ко мне и долго тряс мою ручку. Наверно от шока, кто это – графиня Лу Кентеберийская, которой был завещан титул и которая ТАК правит поместьем.

Но, походив денек вместе со мной, поддерживая меня вместе с японцем за ручку, когда я забывалась, и, занятая делами, спотыкалась, он изменил свое мнение о том, что дед был чокнутым и отдал поместье неизвестному младенцу. Ибо он увидел, как я только своими подручными средствами без денежных средств наладила жизнь в поместье. Организовав все так, что все было сделано подручными средствами самими же арендаторами друг другу. Тот умел столярничать, тот умел ковать, тот имел дерево, та умела шить, тот умел еще что-то, другой гончарничать, а многих отправили на учебу к мастерам в город, пригрозив расправой, если они не научатся. И в результате даже при полном отсутствии средств, как-то незаметно поместье стало очень богатым средствами своих людей, коттеджи были укрыты стружкой, стали новыми, у людей появилась посуда, инструменты, куры, гуси, свиньи, коровы и блеск в глазах. И все это при отсутствии денег у них и у меня, которых вроде как не было так и не ожидалось, и для ожидания которых им бы тщетно пришлось ждать урожая, чтобы другие сделали им хоть что-то по дому.

И в результате этого ожидания, если денег нет – все нищие, все не работают.

Я же обернула все наоборот. Не забывайте, что то было послевоенное время всеобщей нищеты и кризиса. Денег не было ни у кого.

По дошедшей до меня легенде я ввела кредитные деньги. Нет, я не давала никому кредит, и не вводила пустые бумажки. На самом деле человек, выполнивший хорошо для другого труд (например, столяр чинил для меня без денег крыши соратникам, используя имевшийся у меня материал – лес и стружку), получал у меня некий кредит на труд других и результаты труда. И имел право на труд другого или на материалы, находящиеся в его распоряжении. И чем больше он сделал нечто для других, тем больше он имел прав на труд других и мог обмениваться этим кредитом, помогая другим, например, все время делая всем посуду из глины. Его кредит рос. И он получал право на труд столяра, который делал ему уже богатый дом, учитывая количество его собственного труда другим. Это сложно понять, но хронически безденежные арендаторы получили возможность обмена тем трудом, который каждый мог, но который не делался, ибо ни у кого не было на это денег. Таким образом, хотя деньги существовали только в моем уме, и они таким же образом были богачами, (в уме), но у людей появились хорошие крыши, ибо мастерские и люди работали непрерывно, хорошая мебель, хорошая посуда, потом хорошие дома, хорошие куры, хорошая скотина, хорошая одежда, хорошие ткани, телеги, повозки, даже кони... Ведь, поскольку я держала все в своем уме с их накоплениями, и поскольку я знала все, что у кого есть, что и сколько есть в моем поместье, какие материалы и т.д., то я смогла в счет этих трудовых накоплений осуществлять среди мастерских и мастеров минимальный обмен в моей собственной “валюте”...