— Так она и впрямь убила пса или как? — спросил Кевин.
— Не думаю, — сказала я. — Я слышала, он сбежал. На свободе лайка и в самом деле может далеко уйти. Пса, вероятно, сбило машиной. Не знаю. Вот и вся история. Тебя, кажется, не очень захватило. Так расскажи мне о Гэле.
— Гаролд Шагг, — сказал Кевин, — Отребье. То в психушке, то на свободе.
— В психушке… Кембридж — заколдованное место. Если гарвардский профессор считает себя Богом, это нормально, но если он слишком часто провозглашает это публично, то отправляется в Мак-Литовскую клинику. В госпсихушку гарвардские профессора попадать не должны.
— A потом строем являются либералы и обнаруживают нарушение прав человека.
Трудно сказать, что из этого Кевин произносит с большим презрением — либералы или нарушение прав.
— Представляю себе, что его постоянно то госпитализируют, то выписывают, — сказала я. — Но что ему говорить? Ты всерьез считаешь, что он к этому имел отношение?
— Мы собираемся подержать его, пока не протрезвеет, но мое мнение — он и понятия не имеет о том, что сделал, как, впрочем, и ни о чем другом.
— Но с чего бы ему это делать? С чего бы ему желать смерти доктора Стэнтона?
— Ты сказала, — ответил Кевин. — Не с чего.
Будь я сообразительней, мне бы надо заставить Кевина в первую очередь рассказать о Гэле и, может быть, не следовало рассказывать ему о Маргарет, но я сочла, что это не важно. Кевин, пожалуй, понимал, что я готова о чем-то проболтаться, и, пожалуй, решил ни о чем мне не говорить, пока не проболтаюсь. Я была бы рада его разочаровать. Но так или иначе, решила я, никто не совершает убийств из-за того, что был уволен клубом дрессировки собак. Единственная вина Маргарет — в отпугивании людей. Кроме того, в арсенале-то ей решительно нечего было делать — на той сцене, где она провалилась с треском. И, как заметил Стив, кто-нибудь все равно раскололся бы и назвал ее полиции. Ко времени ухода Кевина у меня уже не осталось сил, чтобы писать об электронных антиблошиных ошейниках, а Рауди с надеждой отирался вокруг, так что я взяла его пройтись. На Доннел-стрит он заметил черного коккер-спаниеля, привязанного бельевой веревкой к тележке. Коккер затявкал и рванулся, а Рауди, вздыбив шерсть, испустил глубокий грудной раскат. Он тоже рванулся, но я удержала равновесие и ухитрилась остаться на ногах. В остальном он вел себя вполне пристойно. Когда мы добрались до дому, я все еще не пришла в настроение писать об антиблошиных ошейниках, а поскольку Рауди был полон энергии, мы с ним немножко поработали.
Если вы никогда не занимались с собакой, то можете подумать, будто Рауди учился кувыркаться или подавать лапу. Пес, обученный послушанию, легко постигнет такие трюки, но эта далеко не весь тренинг. Курчи, карликовый пудель Дианы, может танцевать на задних лапках или прыгать к ней на руки, но, чтобы добиться своей первой степени, СТ, — что он, может быть, на днях и сделает, — ему не надо будет совершать трюки. Если он и попытается показать что-нибудь подобное на ринге, как это уже произошло, то потеряет баллы. Он будет исполнять «к ноге» на поводке и без поводка. Сидеть. Вставать и оставаться на месте. Приходить, когда зовут. Делать посадку на одну минуту и укладку — на три.
Не зрелищно? Да. И в миллион раз труднее, чем «служить» или «умри». Послушнейшей из всех моих собак была Винни. Еще до того, как гоняться за Рауди по всему кварталу, я поняла, что он не Винни. Его понятие о команде «рядом» состояло в том, чтобы опережать — что значит забегать вперед, таща на прогулку меня. А если говорить о первенстве, он все время намекал, что в нашей стайке первый волк — это он. Он покусывал поводок куда ближе к моей руке, чем хотелось бы. У лаек крупные острые зубы. Одним из хитроумных его трюков было кусать поводок именно в то время, когда он справлял нужду. Таким образом, если я его поощряла за хорошее поведение, то поощряла и за кусание, а если искореняла второе, то искореняла и первое. Между опережением, кусанием и кое-какими другими повадками первого волка он еще и показывал мне, что он — пес, работающий с радостью. Когда я говорила ему «к ноге» — он был обучен правому финишу, — он сперва подпрыгивал в воздух, потом скакал вокруг меня, а потом бухался на посадку. Можно учить пса не устраивать театр по всякому поводу, но если он не желает, то никогда и не научится.
Бедненький крошка, — причитала Барбара Дойл, покуда ее наманикюренная правая ручка сбегала с головы Рауди вниз, к мягкой шерстке на горле. Кто-нибудь, не знающий «правила Винтер», истолковал бы ее пушистые волосы и разукрашенные блузочки как признак, что она — хозяйка какой-нибудь испорченной пекинески, но если три немецкие овчарки Барбары вздумают когда-нибудь ее зарегистрировать, то официальное имя, которое они ей выберут, будет «Железный Кулак в Бархатной Перчатке».
Читать дальше