Лев Корнешов - Пуля для безнес-леди

- Журналистика - опасная профессия, - меланхолично заметила Настя. - А кто не рискует, тот растворяется в тишине.

- Хорошо сказано, - отметил ответсек. - Я распорядился, чтобы корректоры читали твою статью в полосе, они ведь по редакции главные разносчики новостей. Дежурные по слухам.

На следующее утро в киосках за газетой выстраивались очереди. О статье говорила вся Москва, а в редакции не нашлось ни одного человека, который не поздравил бы Настю. Кто искренне, кто с ухмылочками.

Главный с утра уехал в ЦК и вернулся только после обеда: партия, как и страна, переживала тяжелейший кризис, но чиновничество функционировало исправно. Настя позвонила в приемную, помощнику, с которым была в хороших отношениях, тому, как она чувствовала, очень хотелось бы её поиметь.

- Как он?

- Настроение неплохое. Ходит по кабинету и мурлычит "Мой костер в тумане светит..."

Это был хороший знак: Главный любил романсы и часто напевал их, только для себя. По романсам определяли его настроение. "Мой костер", - это хорошо, можно надавить по поводу залежавшегося материала или долгожданного жилья. "Гори, гори, моя звезда", - "схлопотал" в ЦК, а теперь щедро будет делиться с попавшимися под тяжелую длань своими неприятностями.

После обеда в редакцию зашел Кушкин и пригласил попить кофейку в редакционном кафетерии. По пути, в коридоре, он сказал:

- Вы молодец, Настя. Против вашего "героя" начнется следствие. Документы уже затребовали... А в разговоре с Главным вы взяли правильный тон.

- Но ведь в кабинете были только он и я, - изумилась Настя.

- Не прикидывайтесь дурочкой, Настя. Вам это не идет.

В кафе к ним тут же подсели две девушки из отдела писем, известные в редакции давалки.

- Знакомьтесь, - с достоинством сказала Настя. - Миша. Мой друг, чемпион России по автогонкам. Каким, не знаю, потому что меня интересует Миша, а не автомашины.

Все оживленно засмеялись. Кушкин улыбался своей жизнерадостной американизированной улыбкой. На них обращали внимание. Общее мнение женской половины редакционной общественности сформировалось на ходу: у известной журналистки Анастасии Соболевой именно такой друг и должен быть. Рослый. Спортивный. Одет со вкусом. Чего-то там чемпион...

- Ты проводишь меня немножко, Настенька? - спросил Кушкин.

- Конечно, Мишель, - Настя с чуть приметным юмором играл свою роль. Она догадалась, что Кушкин хочет с нею поговорить без помех.

Они вышли из редакционного здания и пошли по Тверскому бульвару.

- Настя, я передам вам документы по наркотикам. Там замешаны два крупных деятеля и несколько детишек из "знатных" семейств.

- Еще одно задание? - пыталась возмутиться Настя.

- Вы же видите, мы не в интриги вас вовлекаем, а даем возможность потрудиться на благо Отечества.

- Не надо громких фраз, - поморщилась Настя.

- Иногда они наиболее точно отражают суть происходящего. А сейчас я вам незаметно передам листик бумаги. Там адрес и текст телеграммы. Пошлите её и сохраните квитанцию.

- Какая ещё телеграмма?

- Вы выражаете искреннее соболезнование в связи с кончиной вашей канадской родственницы.

- О Господи, - тяжело вздохнула Настя. - Только этого мне не хватало. Да я о ней слышала-то лишь мельком, когда отец с мамой об этом шептались, и мама под честное слово мне кое-что рассказала.

- И тем не менее...

- Вы оставите меня в покое или нет? - взорвалась Настя.

- Нет! - твердо отрезал Михаил Иванович. - Вы - в команде. И вы уже многое знаете...

Они долго шли молча по бульвару. Михаил Иванович, как заметила уже Настя, умел молчать, не напуская на себя угрюмость или недовольство. А Насте было не по себе. Она понимала, что её используют для каких-то целей. Кто-то пожелал, чтобы она, сопливая ещё недавно девчонка, стала известной журналисткой и аккуратно, быстро провел её через университетские аудитории в редакционные кабинеты. Она тоже неплохо заявила о себе публикациями, но мало ли их, девиц, умеющих сносно писать? Смешно думать, что это - в благодарность за то, что она дала себя трахнуть Олегу, а потом и Алексею. Это, скорее, была "неофициальная" часть программы, кем-то и почему-то разработанной именно для нее. Правда, она очень сомневалась, что цепляющий её мужик обязательно должен был бы переспать с нею. Скорее, вначале она была для Олега обычной московской пигалицей-давалочкой, из тех, кто недолго размышляет, лечь или не лечь, если предлагают. Это, очевидно, позже возникла идея присмотреться к ней повнимательнее.