Алексей Кленов - Зуб дракона

Он вынул из кармана колодку с орденом, проколол в моем кителе дырочку и прикрутил орден рядом со знаком іЗа отличие в службеі. Пожав мне руку, повернулся к строю и строго прикрикнул:

— Отставить аплодисменты! Театр, понимаешь, устроили.

Строй притих.

— Вольно. Разойдись. Дежурный, по расписанию.

Плотников старательно рявкнул:

— Вольно! Р-р-разойдись!

Едва только Доронин скрылся за дверью, меня обступили со всех сторон и стали дружески дубасить по плечам и спине. Стоически выдерживая довольно-таки ощутимые удары, я подумал, что может быть, не так уж все и плохо у меня, если ребята искренне за меня рады. А в их искренности, исходя из обилия ударов, сомневаться не приходилось. Плотников дубасил меня ретивее остальных и орал во всю свою луженую глотку:

— Ну, что я говорил, а? Литр с тебя, капитан. Водкой не отделаешься, коньячок гони!

Пробившийся ко мне Манков тоже хлопнул меня по плечу и предложил:

— Зайди ко мне, я тебе погоны новые присобачу.

Пожимая протянутые со всех сторон руки и не переставая улыбаться, я громко ответил, перекрывая всеобщий гвалт:

— Нет у меня погонов.

— Ничего, я тебе свои перешью, в самый раз будут. Они у меня почти новые.

Я кивнул головой.

Сверху прогремел голос Доронина:

— Дежурный, в чем дело? По какому поводу галдеж?

Выглядывая из окна на втором этаже, он нарочито строго шевелил усами, хотя глаза его при этом смеялись. Плотников взвился свечкой на месте и проорал:

— Отставить разговоры! Всем приступить к службе согласно штатному расписанию.

Через полминуты во дворе было пусто и тихо. Остались только я, Плотников и Манков. Доронин окликнул меня:

— Зайди ко мне, Безуглов.

Ответив іестьі, я направился к двери. Манков напомнил мне:

— Так ты зайди потом ко мне.

Уже входя в дверь, я крикнул через плечо:

— Хорошо!

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, я столкнулся с Козловым. После того памятного дня, когда мы поцапались с сержантом над телом застреленного мной Бугаева, мы не встречались, и теперь я не знал, как себя вести. Делать вид, что я по-прежнему зол на сержанта? Так я сам был не прав тогда, и оскорблять его я не должен был в любом случае. Прикинуться, что той стычки вообще не было? Значит, расписаться в собственном бессилии и признать его правоту, что для меня тоже неприемлемо. К счастью, Козлов, видимо, верно истолковал мою нерешительность и первым сделал шаг к примирению. Перекинув палочку в левую руку, он протянул мне широкую ладонь и, ослепительно улыбаясь, как ни в чем не бывало, пробасил:

— Поздравляю, товарищ капитан.

Похоже, что говорил он искренне и никаких черных мыслей не держал в голове. Пожимая протянутую руку, я улыбнулся с облегчением, благодарный этому парню за деликатность, и ответил:

— Спасибо, Андрей… Как нога?

— Лучше. Врачи говорят, скоро танцевать буду.

— А Дронов как?

При упоминании о Дронове Козлов помрачнел.

— Плох Володька, очень плох. Я, собственно, за этим и пришел сегодня. Был я у него вчера, он просил, чтобы вы его навестили. Жаль, говорит, если вдруг помру и Безуглова не увижу, от него самого не услышу, как… Словом, обманул я его, сказал, что взяли вы Бугаева.

Переходя на ітыі, он хрипло выдавил:

— Понимаешь, капитан? Ему важно это знать.

Вспыхнув, я сжал челюсти и почувствовал, что остро ненавижу себя. Взяли Бугаева… мать вашу! Как я теперь этому парню в глаза посмотрю?

— Пусть он не знает, капитан. Не говори ему правды. Пусть думает, что не зря он…

Не договорив, Козлов махнул рукой и, не прощаясь, захромал по лестнице вниз. На нижней площадке он остановился, и, обернувшись ко мне, глухо повторил свою просьбу:

— Ты сходи к нему, капитан. Обязательно сходи.

Яркий день сразу потускнел для меня. Если пять минут назад я еще испытывал мальчишеское ликование по поводу награды, то теперь я не чувствовал ничего, кроме смертельной усталости с привкусом горечи.

Ссутулясь, я добрел до кабинета Доронина и, коротко стукнув, открыл дверь.

— Разрешите, товарищ генерал?

Поднимая голову от бумаг, лежащих на столе, Доронин кивнул.

— Входи… Садись.

Я сел. Доронин снял очки, отложил их в сторону, и, сцепив пальцы, положил руки перед собой на стол.

— Такое дело, капитан… Лирика кончилась, начинается грубая проза жизни. Жалоба на тебя поступила. От некоего, — он снова нацепил очки, взял лист бумаги, лежащий перед ним, исписанный мелким убористым почерком, и прочел, — некоего Сорокина Петра Алексеевича. Пишет, что ты грубо вел себя по отношению, цитирую, і… по отношению к гражданскому населению, грозил и вел себя недостойно высокого звания работника милицииі. Каков слог, а? Что скажешь на это?