Алексей Кленов - Зуб дракона

Девушка сморщила носик и презрительно протянула:

— Фу-у-у, водка. Какая гадость. Я ее не пью. Может, шампанского возьмешь, для знакомства?

Пожав плечами, я вернулся к окошечку, протянул продавцу деньги и указал рукой на бутылку іСоветскогоі.

— Дай-ка пузырек. И пару шоколадок…

Уже садясь в машину, я заметил в окошечке ухмыляющуюся физиономию парня и мысленно чертыхнулся.

Брюнетка поудобнее устроилась на сиденье, закинув ногу на ногу, и, критически осмотрев салон моей видавшей виды ідевяткиі, разочаровано протянула:

— Да-а-а-а… Неважная у тебя тачанка. Крутому менту надо бы что-нибудь посолиднее иметь.

Покосившись на ее ножки, я невольно напрягся и, чтобы сбить напряжение, спросил немного невпопад:

— А ты почему решила, что я непременно крутой?

— Ну, во-первых, я от ребят слышала, что Ремня с дружками какой-то мент отделал, ты, как выясняется? А Ремень в этих дворах не последняя шестерка. А во-вторых…

Взяв сигарету из пачки, лежащей на панели, она закурила, выдохнула струйку дыма и продолжила:

— Во-вторых, я тебя и так узнала. Ты же Безуглов, ведь так? Старший лейтенант милиции и герой нашего города. Тебя в іНовостяхі показывали. Сначала по местному ТВ, а потом и по центральному. Ну там, на почтамте. Вот это было дело, народ еще долго сплетничать будет. Каких только слухов я не понаслушалась за последние дни… Что чуть ли не марсиане прилетали, чтобы заложников освободить. С чем я вас и поздравляю, господин гуманоид. А телевизионщики здорово тебя расписали, ты теперь и вправду герой.

Я хмуро слушал ее воркотню и снова возвращался мыслями к тому вечеру. Герой… Для кого герой, а для кого…

— Ну, раз мое инкогнито раскрыто, может, теперь и ты представишься?

Девушка коротко обронила, глядя в окно:

— Тина.

Я не понял и переспросил:

— Чего, — тина?

Повернув ко мне голову, она возмущенно воскликнула:

— Господи! Да не ітинаі, а — Тина. Имя такое. Ну, знаешь: Тина Тернер, еще там кто-то…

— А-а-а… Понятно.

Она неожиданно рассердилась:

— Да ничего тебе не понятно! Это все старики мои, даже имя человеческое не могли подобрать. Всю жизнь с ними мучаюсь. Нет, вообще-то они у меня хорошие, покладистые. Но ретрограды. И моралисты — жуть.

— Это что же они тебя так… по-болотному нарекли?

Девушка снова вспыхнула.

— Ничего ты не понимаешь! И ничего не по-болотному. И не они это вовсе, а я сама придумала. Вообще-то меня Валентиной зовут, но что это за имя, — Валентина? Анахронизм какой-то. Вот я и сократила до Тины. И современно, и более элегантно…

Услышав ее имя, я невольно вздрогнул, и машина рыскнула в сторону, едва не вылетев на тротуар и не врезавшись в фонарный столб. Резко дав по тормозам, я выключил двигатель и закурил. Валя подозрительно покосилась на меня.

— Ты чего? Водить что ли не умеешь?

Бросив зажигалку на панель, я глухо ответил:

— Умею. Это я так… тормоза проверяю.

В несколько затяжек спалив сигарету, я снова завел двигатель и рванул с места, сразу выжав до восьмидесяти. Закладывая дикие виражи, я сердито покосился на тезку. А вот так не хочешь? А так? Это я-то не умею водить? Машина, визжа покрышками, выделывала по дороге ажурные пируэты, а я, словно в отместку за весь этот вшивый день, выжал до ста километров и летел по пустынным улицам, как метеор, испытывая какое-то злобное наслаждение от своей безнаказанности. А вот пусть попробуют остановить. Плевать я на все хотел…

К счастью, ни пешеходов, ни патрульных машин мне не встретилось. Улицы были пусты и тихи, и никто, кроме этой роскошной брюнетки, не был свидетелем моего сумасбродства.

До дома я долетал в считанные минуты и, резко и эффектно припарковав машину у подъезда, самодовольно спросил:

— Так тебя устраивает?

Молчаливо наблюдавшая за моими івыкрутасамиі, Валя искоса посмотрела на меня и с каким-то удивлением, негромко сказала, открывая дверцу:

— Странный ты какой-то, Безуглов.

Поднимаясь вслед за девушкой по лестнице, я поймал себя на мысли, что этот вечер, пожалуй, не закончится дружеским пожеланием спокойной ночи. Признаться, я немного трусил, в чем даже себе не хотел признаваться. Ведь после Валиной смерти женщины вообще перестали для меня существовать, но к этой шалопутной тезке я испытывал симпатию, которую не мог скрыть от себя. И еще я подумал, что не всю же жизнь оставаться монахом…

Открывая дверь в квартиру, я сказал наигранно бодрым голосом:

— Проше, пани.

Бросив через плечо іДзенькуюі, девушка вошла в прихожую, прошла в зал, не снимая туфель, и устало опустилась на диван. Я вошел следом.