Алексей Кленов - Зуб дракона

Замолчав, он скрипнул зубами от злости и снова закурил. Выпустив струйку дыма через ноздри, покосился на меня:

— Ну как, нравится? А ты, наверное, твердо веришь, что у нас невиновных не сажают, да? А вот хрена лысого… Отбарабанил я на малолетке три года, а потом меня в зону перевели. Райское место. Особенно для меня, с моей-то статьей. Там меня опустить хотели… Знаешь, что это такое?.. Я — в драку, а мне по черепу арматурой. Очнулся в санчасти. Нашелся ідобрыйі человек, подсказал, что делать. Теперь должок отрабатываю.

— Это Ханыга твой, что ли, ідобрыйі человек?

— Ага, он самый.

Не сдержавшись, я резко сказал:

— Сволочь он, твой Ханыга. Сам сволочь и тебя сволочью хочет сделать.

На удивление, Вовчик не стал спорить:

— Я и без тебя знаю, что сволочь. Только эта сволочь помогла мне тогда, а хорошие от меня отвернулись. Вот закончится эта бодяга, умотаю от вас куда подальше, а вы тут как-нибудь сами разбирайтесь, без меня, кто плохой, а кто хороший.

Он вдруг застенчиво как-то улыбнулся и мечтательно произнес:

— С детства мечтаю на белом теплоходе по морю прокатиться. Чтобы чайки белые, пароход белый и море — синее-синее и на горизонте с синим небом сливалось… Эх, дурак Сашка, что сбежал, хватило бы и на его долю…

Непонимающе посмотрев на него, я удивленно спросил:

— Какой еще Сашка?

— А-а-а… Был тут с нами Сашка Ведерников, шестерка Ханыгина. Сбежал, сосунок.

Услышав фамилию ісосункаі, я вздрогнул и осторожно поинтересовался, боясь услышать подтверждение своей догадке:

— Ведерников… это рыжий такой, да? Лицо у него еще лошадиное?

Выпрямившись на стуле, Вовчик с удивлением посмотрел на меня:

— Точно. Ты что, знаешь его? Ха! Мир тесен.

Мне вспомнился дневной разговор с Вадиком, и я тоскливо вздохнул. Ах Вадик, Вадик… Вот тебе и іс Сашкой останемсяі… Подвел тебя Сашка, тоже свое получит.

Вовчик снова недоверчиво переспросил:

— Нет, ты и правда его знаешь?

Хмуро посмотрев на него, я нехотя ответил:

— Знаю. Я же тебе говорил, что в школе преподаю. У меня братишка его учится. Хороший парнишка, не чета братцу.

Неожиданно меня захлестнула такая волна злости к этим молодым идиотам, что я едва не выругался в полный голос. И что творят, сопляки? Свои жизни губят, чужие… Мне вдруг до смерти надоело это все. И день этот паскудный, и Вовчик с Шариным, и их поганая затея, и мирное сюсюканье с этим Вовчиком. Я решил идти напролом, а там будь что будет.

Сев на жестком столе поудобнее, насколько это было возможно, я повелительным тоном сказал:

— Дай-ка мне закурить, парень.

Пораженный происшедшей во мне переменой, Вовчик безропотно поднялся, подошел ко мне, подал сигарету и поднес горящую зажигалку. Вид у него при этом был жалкий и растерянный. Похоже, мы снова поменялись ролями, и теперь я опять был хозяином положения, несмотря на то, что сидел прикованный наручниками.

Прикурив, я несколько раз подряд глубоко затянулся, оценивающе глядя на этого бедолагу, и жестко сказал:

— Вот что, парень. Мой тебе совет: бросай эти игры в террористов, пока еще не поздно. Не жди, пока тебя скрутят. Или, еще хуже, пока пулю не получил. Я, с твоей помощью, сегодня уже отведал эту процедуру. Скажу тебе честно, штука весьма болезненная и очень неприятная. Пойми, наконец, что уйти вам отсюда не удастся. Я слышал, вы за бугор собираетесь? Так хочу предупредить, что если даже вам удастся получить самолет и взлететь, то едва ли вы сможете пересечь границу. Наши, конечно, сбивать не станут, а иностранцы наплюют на ваши проблемы. Они сначала собьют самолет за нарушение границы, а потом извинятся с вежливой улыбкой. И инцидент будет исчерпан. А если получится где-нибудь приземлиться, то из любой страны вас выдадут обратно как политических преступников, или будут судить по своим законам, может быть, даже жестче наших. Ты что, не знаешь об этом? Но вообще-то до этого дело и не дойдет. Вас просто отсюда не выпустят. Вы даже до аэропорта не доедете. Даже отсюда, с почтамта, не сумеете выйти. Это я совершенно точно знаю. Так что тебе лучше сдаться добровольно, пока еще есть такая возможность. Освободи меня и помоги мне обезвредить этого Ханыгу. Тебе за это серьезная скидка будет. Ведь это же он все организовал, так?

Не давая Вовчику вставить и слова, я говорил напористо и уверенно, хотя сам-то совсем не был уверен в своей правоте. Сказать по совести, я толком и не знаю, выдают террористов обратно или нет? Но какое сейчас это имеет значение? Сейчас главное — с Вовчика спесь сбить, раздавить его своей уверенностью.