— Угораздило… Жить захочешь, и не на такое пойдешь.
Затягиваясь сигаретой, я снова спросил:
— А ты что же, не жил, что ли?
Выпрямившись на стуле, он, снова озлобляясь, переспросил:
— Жил?! Это жизнь? Это у тебя была жизнь… Ты же чистенький. Ты счастливчик. От тебя за версту благополучием прет, а я… Мать — санитарка, сожитель ее — алкаш, и у меня… инвалидная пенсия в сорок іштукі и постоянные шепотки за спиной: іВон, Вовка-дурачок пошел…і. А еще раньше детство без отца, ПТУ после восьмилетки, три года в зоне и полтора в психушке. Нравится тебе? Могу и подробности рассказать.
Пожав плечами, я ответил:
— Не стоит. На меня это не произведет впечатления. И не думай, что тебе одному плохо, сейчас всем несладко приходится. Однако же не все кидаются людей стрелять ради денег.
— А мне на всех наплевать, я не все, я сам по себе. А тот, кто хочет жить, тот и сейчас живет. И бабки имеет, и тачки, и… дачки. И я хочу жить. Жить, а не прозябать, понял?
Я еще раз пожал плечами:
— Конечно понял, чего не понять. Только ведь и это не жизнь. У кого денег нет, тем плохо. У кого они есть, тем тоже не сладко приходится. Только и гляди, чтобы такие вот, как ты, жмурики, дележа не устроили.
Вовчик упрямо возразил:
— На таких жмуриков охрана существует.
— А ты думаешь, в охране не люди? И они тоже жить хотят. И где гарантия, что они первыми не пожелают твоих денег? Да и денег-то у тебя… И потом. Всю жизнь один куковать не станешь. Жить-то с людьми надо, а не с деньгами. А как же ты к людям потом? После всего, что натворил?
Вовчик с чувством собственного превосходства усмехнулся:
— Да ты, Степанов, бессребреник, как я погляжу.
Я снова возразил ему:
— Ничуть. Ничто человеческое и мне не чуждо. Но вот людей ради денег я бы не стал убивать. И вообще не стал бы, хоть ради чего.
Зло сплюнув, Вовчик снова закурил и ощетинился:
— Проповедник, мать твою за ногу. И что у тебя за страсть нотации читать?
Я невесело усмехнулся:
— Это у меня профессиональное. Я учитель.
Недоверчиво покосившись на меня, Вовчик с удивлением спросил:
— Ты?! Учитель? Да с твоей рожей вышибалой в ночном баре надо работать.
Я не удержался, чтобы не подколоть:
— Так ведь ты же в этом и виноват. Была рожа как рожа, вполне даже симпатичная…
— А ты бы поменьше возникал…
— А ты бы поменьше психовал…
Вовчик снова сплюнул, но уже без особой злости.
— Тьфу ты… Язва ты, Степанов. Тебе слово — ты десять…
Мы замолчали. Не знаю, о чем там размышлял Вовчик, а я обдумывал свой следующий шаг. Похоже, что у этого парня серьезные проблемы с комплексом неполноценности, и главная фигура во вселенной для него — он сам. Вот на этом я и попробую сыграть. Сейчас самое главное убедить его, что для него лучшим выходом будет сдаться, пока еще не поздно, а не продолжать эту лишенную смысла затею.
Стараясь привлечь к себе внимание и вызвать Вовчика на дальнейший разговор, я кашлянул, но он даже не посмотрел в мою сторону. Сидя на стуле и откинувшись на спинку, он вытянул ноги и сосредоточенно смотрел в какую-то точку на потолке. Я еще раз кашлянул, и снова с нулевым эффектом. Тогда, чтобы больше не тянуть время, я спросил:
— Послушай, а как тебя в зону угораздило?
Вовчик оторвал взгляд от потолка, покосился на меня, и я понял, что попал в самую точку, поскольку в глазах у него мелькнул явный интерес к вопросу.
Все же недоверчиво спросил для начала:
— Тебя что, в самом деле это интересует?
Пожав плечами, я невозмутимо ответил:
— Конечно, если спрашиваю.
Вовчик поудобнее устроился на стуле и, не скрывая насмешки, сказал:
— Это была душераздирающая история несчастной любви…
Немного помолчав, он вдруг нахмурился и уже серьезно переспросил:
— Как, спрашиваешь? А запросто. Подружка у меня была, Нинка. Я с ней в училище познакомился. Классная девочка была. И красивая, и фигуристая, зараза… Я той зимой ногу сломал, на іЯвеі по льду катались, и хромал с костылем. И вот гуляем мы как-то с кралей моей в ее районе, на окраине, и нарвались на кодлу пацанов. Они приставать к ней стали… Я, дурак, только потом узнал, что она со всеми парнями в округе трахалась. Не за деньги, а так, для удовольствия… Короче, я в драку полез, да куда там калеке. Наваляли мне парни и Нинку с собой утащили, в строящийся дом, аж на девятый этаж. Пока я туда со своей ходулей вскарабкался, они ее уже оттрахали всем кагалом. Да так, что идти едва могла. Я ее, идиот, домой тащил, мучался. А ее мамаша встретила меня на пороге и понесла в мать-перемать. И сучку эту заставила на меня заявление в суд накатать, будто бы это я ее изнасиловал. А та, б…, и рада стараться… Короче, наклепали они на меня, а те, козлы, что Нинку трахали, сидели в зале и гоготали внаглую, глядя, как я за них отдуваюсь…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу