Алексей Кленов - Зуб дракона

Машу я слушал вполуха, отвечая невпопад на ее вопросы и давая некстати советы. Из головы у меня не выходил спор с Валькой. К этому добавились самые мрачные предположения о Наташкином молчании, и потому день, и без того хмурый, казался мне еще более тусклым и серым.

Сокова, заметив что я ее почти не слушаю, вздумала разыграть оскорбленное достоинство. Посмотрев на меня взглядом, который, по ее мнению, должен был выглядеть холодным и высокомерным, она воскликнула:

— Игорь, да ведь ты совсем меня не слушаешь!

Я отставил стакан с недопитым компотом.

— Слушаю, Сокова. Тебе показалось.

Маша томно опустила глазки и жеманно протянула:

— Игорек, когда женщина говорит мужчине о подобных вещах, это что-нибудь да значит. В твои годы пора бы об этом знать…

Я тоскливо вздохнул. Бедный ребенок! Строит из себя многоопытную женщину, а ведь у нее на лбу написано, что о мужчинах она имеет представление по учебникам анатомии и пляжным впечатлениям. И эта великовозрастная девственница пытается со мной заигрывать, полагая, что я сразу же растаю от ее томных взоров. Я еще раз вздохнул и коротко посмотрел на Сокову, у которой лицо светилось немым обожанием.

— Машенька, ты же знаешь, что я невоспитанный негодяй, стоит ли терять на меня время? И, ради Бога, выходи ты замуж за Анатолия… Вы будете прекрасной парой, а я на вашей свадьбе…

Лицо у Соковой пошло пятнами, она вскочила и звенящим голосом выкрикнула:

— Болван! Идол деревянный!

Подхватив свою сумочку, она выскочила из буфета, оставив меня одного собирать непонимающие взгляды со всех сторон. Смущенный обилием внимания к моей персоне со стороны нашего учительского корпуса, я тоже поднялся и поспешно вышел.

Машу я нашел на четвертом пролете лестницы, ведущей на чердак, где у нас прятались отъявленные курильщики из старшеклассников и куда Маша тишком бегала поспешно выкурить сигарету, чтобы не шокировать, так сказать, старших товарищей.

Сейчас на площадке, кроме нее, никого не было, что вполне естественно. Все-таки какие-то правила приличия наши разнузданные оболтусы соблюдали по отношению к педсоставу, к которому они пусть со скрипом, но все же относили и Сокову. Став рядом с ней и привалившись к перилам, я прикурил и сказал ей со всем мужеством, на какое был способен:

— Манюня, ты очень славная, очень-очень… Но я не… Словом, я тебе не подхожу.

В разъяренной тигрице, которую я увидел в следующее мгновение, Сокову можно было признать разве что с очень большой фантазией. Сверкая глазами, она выкрикивала что-то бессвязное, из чего я смог разобрать только, что я подлец и недоносок. Я покорно кивал головой с самым смиренным видом и попыхивал сигаретой. Спустив немного пар, Маша под конец выкрикнула:

— И не смей называть меня Манюней, я тебе не школьница! Я тебя… А ты… ты… ты бревно, вот ты кто! И не подходи больше ко мне.

Сверкнув напоследок глазами, она взметнула широкой юбкой облако пепла с заплеванного пола и застучала каблучками вниз по ступенькам. Ну, вот и отлично. Во всяком случае, я свой долг выполнил. Взглянув на часы, я погасил окурок о стену, воровато при этом обернувшись, и поспешил в класс.

И мой не лучший день продолжился. Если бы я знал, чем он закончится, я бы ни за что не пошел вечером на почту. Но я этого не знал, и потому поплелся навстречу своим приключениям.

Сойдя с автобуса, я решил дать Наташе телеграмму и потребовать объяснений. В конце концов мы знакомы больше трех лет, и я имею на это право.

Из двух десятков страстных призывов, которые пришли мне в голову, я решил остановиться на самом коротком и прозаичном, тем более, что денег у меня оставалось в обрез. Поэтому на бланке я нацарапал: "Сообщи причину молчания. Очень беспокоюсь. Люблю, верю, жду". И тут, как на зло, паста в ручке кончилась. Сделав все необходимые в таких случаях процедуры и убедившись в полной недееспособности своей ручки, я подошел к барьеру в надежде воспользоваться казенным пером. Перо было занято. Хуже того, оно было занято не кем иным, как… Машей Соковой. Решив, что мне показалось, я зажмурился и снова открыл глаза. Маша не исчезла. Мало того, теперь она смотрела на меня и улыбалась что есть сил. Кроме того, в ней произошла какая-то перемена, вот только я никак не мог уловить — какая? Тем не менее нужно было что-то сказать, поскольку молчать дальше было все же невежливо, и я спросил:

— Ты зачем здесь?

Сокова легкомысленно пожала плечами:

— Я? Даю телеграмму.