Степан Янченко - Утраченные звезды

Сейчас Полехин внимательно смотрел на Петра Золотарева и старался угадать, куда шатнулись мысли слесаря после собрания по передаче завода в руки АООТ, и в чем он себя, лучшего слесаря и мастерового, нашел.

— Да вот посмотрел на Доску почета и на свою фотографию и решил, что теперь портреты наши на Доске, да и сама Доска почета ни к чему стала, сказал Золотарев и с какой-то скрытой хитринкой усмехнулся, намекая, на то, что былая затея парторганизации с Доской почета тоже стала ни к чему нынче.

По опыту своему умевший узнавать мысли рабочих, Полехин угадал ход мыслей Золотарева и спросил:

— А почему это так: Доска почета ни к чему?

— Простая логика, Мартын Григорьевич, не пристало самому хозяину помещать свое фото на Доску почета и Доску почета для самого себя учреждать и восхваляться собой перед другими тоже вроде не пристало.

Петр поставил портрет на коленях лицом к себе, посмотрел на фото с улыбкой извинения за прошлое отношение к портрету, и может, с извинением и за прошлое чувство гордости за себя, когда, проходя мимо Доски почета, украдкой посматривал на свой портрет.

— Раньше вы, Петр Агеевич, по-вашему, хозяином завода вроде бы и не были?

Золотарев подумал: был ли он раньше хозяином на заводе? И румянец ягодкой обозначился у него на щеках — вот как пришел случай сказать правду и самому себе и Полехину! И он с заминкой, совести проговорил:

— Да нет, как же… Но все-таки государство командовало, а директор, он был от государства.

— Все верно: все шло от государства, только государство — и правительство, и министерство, и главк — они-то были наши, и директор был наш, с рабочего вырастал и зарплату вместе с нами получал, — Полехин проницательно посмотрел в лицо Золотареву, помолчал, ожидая, что скажет рабочий.

Но Золотарев промолчал. А что было сказать против правды, против того, что завод был государственным. Но все-таки это был и его завод. И никто не мог и не имел права уволить его с завода. И никто не имел права не заплатить ему за труд, потому что это был его завод. А когда назревал конфликт между директором и рабочими, то в этом усматривалась вина директора, а не рабочих, так как не один человек был хозяин заводу, а коллектив. Это было так. Но теперь идет по-новому, и в его положении, Петра Золотарева, тоже все будет по-новому, как он смутно себе представлял. Но что Доска почета теперь ни к чему, это он чувствовал верно, хотя точно и не знал, почему Доска почета стала ненужной. И что в его жизни будет по-новому, тоже не знал в полной мере. А тот, кто поворачивал все по-новому, тем и пользовался, что рабочий Золотарев не понимал, что к чему и не мог догадаться, как все будет впереди.

— И потому, что всё и все были наши. И вы, Петр Агеевич, крестили их вдоль и поперек, а они за это, но в первую очередь, конечно, за ваш труд, портрет ваш — на Доску почета, в порядке признания высокого мастерства трудящегося и благодарности за это. И еще в порядке почитания, чтобы все вас знали и тоже почитали, — с искренним подъемом сказал Полехин. — И так оно и было в жизни — вас уважали и почитали и в цехе, и в заводском коллективе, и в городе. Но самое важнейшее — вами гордились как мастером, как настоящим человеком, то есть гордились своим мастером и тем, что такой мастер народился у нас, и работает на всех, на весь завод и на государство, на весь народ. А тогда был советский народ, великий был народ, такими, как вы, мастерами был великий, Петр Агеевич!.. Вот что была эта заводская Доска почета.

— Так я такой же и остаюсь, — смущенно и нерешительно проговорил Петр. Полехин продолжительным взглядом посмотрел на Золотарева, и глубочайшая горечь души отразилась в его глазах, он с горестной иронией усмехнулся и сказал:

— Да нет, Петр Агеевич! Не таким ты останешься, не таким! Иначе незачем им было и рыночную реформу затевать, которая, прежде всего, направлена на переделку всех нас, рабочих. И, к нашему большому сожалению, реформаторы с экономикой не справляются, а с нами справляются и повернули нас в свою сторону. Вот, по мастерству, по таланту, по желанию работать в коллективе, может, вы еще остаетесь таким, каким вас сделала советская власть, — продолжал Полехин, не отрываясь взглядом от лица Золотарева. — А природу свою вы меняете, стараетесь приспособиться. Сами того не подозревая, что из рабочего с высоким гражданским достоинством, превращаетесь в обыкновенный, вульгарный рыночный товар, в наемного работника у хозяина. И служить своим талантом и мастерством будете хозяину, так как будете сколачивать хозяину частный капитал, и сами-то станете частью этого капитала. Вот таким вы станете частником, в смысле собственностью хозяина, а не частным собственником.