Степан Янченко - Утраченные звезды

Негаданная встреча

Так про себя думал Петр, когда однажды выходил с очередного собрания акционеров. Но в этот час он почувствовал, что за этими мыслями стояли какие-то новые, еще непонятные ощущения. Однако шаги его по заводской территории еще сохраняли твердость, и резвую упругость. Однако он чувствовал, что в твердости шагов его было много от прошлого, от привычного и целеустремленного к определенной цели. При этом он уже ясно осознавал и признавался сам себе, что тогда, в советском прошлом, его цель была определена и указана всем строем жизни. А нынче уже с первого собрания акционеров жизненная цель его круто переменилась, приобрела в его глазах иной цвет. Этот цвет стал какой-то туманно-серый и все время колебался. За ним цель его жизни неуловимо плавала. И он вдруг часто стал чувствовать, что его личная цель перестала быть частью общей народной цели. Эта мысль постоянно была при нем во время работы, и она беспокоила его вопросом: а для кого и для чего ты сегодня вкалывал?

Как-то этот вопрос сопровождал его из цеха домой. Идя через заводской двор, в поиске ответа на вопрос он даже оглянулся вокруг. Никого поблизости не было, странно пусто выглядел двор. От такой непривычной пустоты заводского двора сердце его вздрогнуло, но он не придал этому значения — мало ли какие предчувствия в сердце вдруг западут. Петр неспешно прошел через проходную, с улыбкой посмотрел на вахтершу, тетю Глашу, пожилую, неторопливую женщину, всегда требовавшую пропуск в развернутом виде, и пошел по аллее. На асфальте лежали косые тени от островерхих тополей и шаровидных каштанов. Солнце уже склонялось к концу дня и косо, но еще ярко освещало аллею. Оно также мирно и ярко светило и детям, которые еще беспечно играли и верещали в скверике вокруг фонтана, а воспитательницы сидели на скамейке и наблюдали за детьми и, наверно, думали, что кому-то из мальчишек хочется прыгнуть в бассейн фонтана и постоять под прохладными струями, и надо было так следить за детьми, чтобы удержать их от соблазна бултыхнутся в воду.

Вдоль аллеи, по одной и по другой стороне стояла раскрашенная красными, зелеными и белыми красками заводская Доска почета, на которой в два ряда были прикреплены в багетовых рамочках цветные фотографии передовиков завода. Петр остановился против своей фотографии и посмотрел на свое изображение. С фотографии он смотрел с ухмылочкой, будто в смущении, а под карточкой была подпись: Слесарь цеха Љ 2 Золотарев Петр Агеевичи больше ничего не сказано, но было и так известно, что стояло за фотографией передовика, коль она на Доске почета. Петр вдруг почувствовал, что увеличенная его фотография на заводской Доске почета нынче не к месту, и, оглянувшись, осторожно снял рамочку с карточкой. За Золотаревым наблюдал сидевший на скамейке, откинувшись на спинку, полный человек средних лет с лысеющей головой, поседевшей на висках. Это был мастер цеха, где раньше работал Петр. До выдворения с завода парткомитета он возглавлял парторганизацию цеха. Петр уважал Полехина Мартына Григорьевича за умную инженерную голову, за широкий простой характер и готовность помочь каждому в любом деле. Когда Петр подошел, Полехин предложил:

— Присядьте, Петр Агеевич.

Петр сел рядом, фотографию положил на колени вниз изображением, выжидательно посмотрел на Полехина, сказал:

— А вы отдыхаете?

Цветочные свечи на каштане гасли и тихо, украдкой роняли свои лепестки в густую тень родного дерева и здесь лепестки совсем меркли. Полехин заметил, что Петр закрыл свою карточку, и подумал, что Петр, видно, и чувства свои закрывал, чувства гордости передовика завода, много лет возвышавшие его как рабочего человека.

— Можно сказать, что и отдыхаю, — сказал Полехин, скрывая свое любопытство к Золотареву, — а вообще-то, наблюдаю, как теперь идут с завода рабочие-акционеры. Вы вот, например, уносите свое фото с Доски почета, что так?

Полехин отлично знал Петра Золотарева и уважал его за мастерство слесаря и токаря, и за трудовую самоотверженность уважал, и за творческие находки не только в своем деле, а и в деле

мастера, и за рабочую болезнь о заводе, и за смелое и разумное несогласие с порядками на заводе и в цехе. А непорядки Золотарев подмечал зорко и крепкую критику наводил за расхлябанность и неумелость. И лучшего активиста парторганизации, чем Золотарев, и не надо было искать. Хотя парторганизации слесарь чурался и убегал от нее при малейшем намеке на партийное поручение. Он никогда не назвал себя, как другие, ни беспартийным большевиком, ни беспартийным активистом. В общественных делах стоял особняком, сам по себе, но получалось так, что его мысли и высказывания, и поступки, и собственные практические дела совпадали с делами и заботами парторганизации, а может быть, и наоборот было — дела парторганизации совпадали с мыслями и волей рабочего.