Татьяна Шахматова - Унесенные блогосферой

– Как вы думаете, Борис, видео с пребыванием некоего субъекта S в квартире человека, которого он всячески дискредитирует и гнобит на людях, может стать доказательством необъективности субъекта S? Желательно, конечно, доказать проникновение в чужую квартиру в отсутствие хозяина, – выпалил я, прикинув, что времени у нас минуты 3–4, включая пересечение двора, подъем на лифте, звонок, топтание у двери, возвращение к исходной позиции у подъезда.

Интуиция следователя и интуиция поклонника Викиной красоты, задействованные одновременно, обеспечили Бориса практически экстрасенсорными способностями, и загадку он разрешил меньше чем за 10 секунд.

– Этот пижон Викторию, что ли, донимает? – Он сразу попал в точку.

– Хуже, чем вы можете себе представить, – мгновенно выпалил я.

Вручив в огромные ручищи следователя телефон, где хранилась наша с Сандалетиным страстная переписка, я вкратце изложил суть дела.

– Армия. Это он тебя запугивает? – хмуро поинтересовался Борис.

– Меня, – вздохнул я.

– Ничего вы своей записью в квартире не сделаете. Ерунда ваш план! – все так же хмуро сказал Борис и неожиданно добавил: – Сейчас, как только этот крендель войдет в подъезд, пиши ему про коврик и про ключ.

В этот момент я вдруг почувствовал леденящую дрожь от неприятного предположения. Рядом с Миллер я почему-то верил в то, что все происходящее непременно достигнет желаемого эффекта. Однако под воздействием трезвомыслящего Бориса привкус абсурда стал невыносим, как пересоленный суп. Я попытался представить себя на месте Сандалетина и отчетливо понял, что я бы в квартиру не вошел ни за что. Как бы хозяйка ни задерживалась, дождался бы снаружи.

– Свой ключ отдаешь мне, а сам заходишь в квартиру сразу после меня, – продолжал Борис, попутно извлекая с заднего сиденья синий китель.

Попросив о помощи, отнекиваться было поздно.

– А если Сандалетин останется ждать снаружи? – спросил я, указывая на долговязую фигуру, появившуюся у подъезда.

Борис скользнул по герою беглым взглядом, продолжая упаковываться в форму.

– Вряд ли. Модничает, я смотрю, ваш Санадлетин: полупальтишко, ботиночки на тонкой подошве. Нет, на улице он долго не прождет.

– А если в подъезде останется? – не унимался я, с ужасом понимая, что на кон этой игры поставлено слишком много чужих фишек.

– Такой гусь не останется. Западло ему в подъезде стенки подпирать. Пиши уже свое эсэмэс, – приказал Борис, и я нажал «отправить», надеясь, что реализм возьмет верх над стихией абсурда.

– Если все вокруг становится одноразовым, то и человек рано или поздно станет одноразовым, – пробормотала Вика, осматривая юбку, разошедшуюся по шву, после моего вчерашнего перфоманса в духе «Основного инстинкта».

Тетка сунула мне под нос бирку «Dolce&Gabbana». В брендах я не разбираюсь совсем, но про D&G, конечно, слышал, и, судя по злобно раздувающимся ноздрям Вики, это была не подделка, во всяком случае, заплачено за юбку было как за подлинник. Именно по состоянию юбки она и поняла, что в ее отсутствие здесь произошло что-то выходящее за границы добра и зла.

– Ты еще и Бориса сюда втянул! И как, по-твоему, я буду все это расхлебывать? – причитала Вика, слушая подробности. – Скажи-ка, дорогуша, – вдруг сощурилась она. – Я тебя просила держаться от Миллер подальше?

– Вика, она хотела помочь… – начал я.

– Я просила тебя? – зло перебила она.

– Просила, но…

Виктория не дала мне договорить, сорвавшись на крик:

– Что она тебе рассказывала? А? Про Пигмалиона рассказывала? Про Галатею? Про акт творения?

– Вообще-то нет, – честно соврал я, так как про все это слышал только от девочек, а не от самой Миллер.

– Значит, расскажет еще. Только она не Пигмалион никакой. Ей нужно зрелище, представление. Что, ты говоришь, у нее было? Камера? Ну да, конечно! Камера и мой родной племянник в кудрях и юбке. И главный придурок нашего факультета у меня в квартире. Браво, Ада Львовна!

Вика волчком завертелась по комнате.

– И что из того? – недоумевал я. – Миллер с нами по пути. Ей тоже мешает Сандалетин.

Я был зол на Вику, отказываясь понимать ее упорство.

– Вместо того чтобы орать на Миллер по телефону и обзывать старой извращенкой, надо было ей спасибо сказать, – добавил я.

– Переживет, – усмехнулась тетка. – Интересно, ей-то чем Сандалетин помешал?