Наталья Андреева - Раб лампы

Когда она вошла в дом, Сеси спускался со второго этажа. В глазах у него был восторг.

— Какой огромный дом! Шикарно!

— Ты преувеличиваешь.

— Что ты! Я живу в однокомнатной квартирке на окраине, ты бы видела мою мебель!

— Тебе надо забрать оттуда вещи.

— Конечно! Ты и в самом деле не передумала?

— Нет. Я не меняю своих решений.

Она прошла в мастерскую. Сеси, как пришитый, за ней.

— Стань здесь, — велела она. И принялась поправлять лампу, пока свет не упал на его лицо под нужным углом. Отлично! Так она и думала! У него классический профиль, высокий лоб и замечательная линия губ. Верхняя похожа на изогнутый лук, ямочка между ней и носом четкая. А брови! Какой рисунок! Отлично!

— Разденься.

Он послушно снял футболку. Маргарита Мун прицелилась. Альберт Дере в молодости был не так хорош. Когда охотно позировал ей. Нос у него мясистый, губы сочные, торс мощный, талия не так тонка, мышцы не так рельефны. Нет, лампой Сеси не быть. А быть ему…

— Ева!

— Да? Что такое?

— Я устал.

— Уже?

— Автобус, самолет.

— Ах да! Я совсем забыла! Тебя же надо покормить!

Она прошла на кухню. Сеси следом.

— Ух ты! — сказал он. — Шикарно! Какая огромная кухня! В моей квартирке — шесть метров. А здесь… Ева, а ты умеешь готовить?

— Конечно! Я же в деревне родилась. Приходилось помогать матери по хозяйству. Готовкой я занималась охотно, мне нужна была печь.

— Что?

— Печь. Обжигать глиняные фигурки. Омлет будешь?

— Конечно!

Готовить она умела. И любила. Отвлекало. Думала она при этом о другом. Сейчас, к примеру, пауза была кстати. Она выбирала материал. Что бы пошло Сеси? Он слишком уж мягок для стали. А если из синтетической смолы? И раскрасить? А может, отлить его из бронзы? Или все-таки глина? Но — хорош! Натура замечательная!

— Сеси, я заработаю на тебе состояние! — сказала она с чувством, перекладывая омлет из сковороды в тарелку.

— Надеюсь, ты со мной поделишься?

— Если будешь хорошо себя вести. — Она улыбнулась.

Он старался. Бурная ночь ее утомила. Даже работать утром не захотелось. «Эдак я совсем разленюсь», — зевнула Маргарита Мун, нежась в постели. Но во второй половине дня дело пошло. Жизнь налаживалась. Постепенно все приходило в норму.

Прошла неделя. Она работала, Сеси осваивался. Ленился он охотно. Подолгу стоять, позируя, она его не заставляла. Работала над деталями, отпустив модель на свободу. Черты его лица были у нее в памяти. Она видела это прекрасное лицо каждое утро. Каждый вечер. И каждую ночь. Это было вдохновение, но не такое, как обычно. Отравленное любовью. Она пока не понимала, хорошо это или плохо. Сердце сочилось сладким ядом, было чувство то ли опьянения, то ли отравления. Когда голова кружится, ноги подгибаются и даже тошнит. Она объедалась любовью. Пиршество длилось вот уже неделю.

Журналисты пока не беспокоили: началось лето, мертвый сезон. Она наслаждалась покоем и работой. Прошла еще неделя: тихо. Зато пожаловал Альберт Дере. Она этого ожидала. Неужели удержится? Ему же интересно взглянуть на ее любовника. Да и контракт надо подписать. Он приехал на машине и долго звонил в дверь. Она уже взяла за привычку вставать поздно, потому что засыпала теперь заполночь. Сеси был ненасытен, ведь ему абсолютно нечем было заняться. Только ею и ее телом. Он был молод и, казалось, неутомим. Бурные ночи отнимали у нее много сил, но остановиться она не могла. Ведь позади пятнадцать лет спячки. Она наверстывала упущенное.

В дверь все звонили и звонили. Она с трудом поднялась с постели и спустилась вниз, на первый этаж.

На пороге стоял Альберт Дере.

— Ну и вид! — Он покачал головой. — Ты здорова, Дуся?

— Да. Прекрасно себя чувствую!

— Оно и видно. — Дере хмыкнул.

— Зачем ты приехал?

— Как это? А контракт? Ты же не звонишь. А люди ждут.

— Ну хорошо. Заходи, обсудим. Только тихо. Сеси еще спит.

— Кто?!

— Сеси.

— Значит, его зовут Сеси. — Дере вновь хмыкнул. — Ну и имечко! Интересно взглянуть, что это за чудо. Он что — француз? Кого ты подцепила в Египте? Надеюсь, не венерическое заболевание?

— Кофе будешь?

— Да!

Она варила кофе, когда в кухню спустился Сеси. Он был в шортах, с голым торсом. Хорошенький, как купидон, изнеженный ее ласками. Глаза в лучах июньского солнца казались совсем светлыми, брови же, напротив, были черны как ночь. «Какие яркие краски!» — невольно подумала она. И тут же мысленно принялась перебирать палитру.

— Как пахнет! — зевнув, сказал Сеси. — Ева, я тоже хочу кофе! У меня поутру зверский голод!