Анна и Сергей Литвиновы - Небесный остров

– Надюшка? Что сейчас – ночь, утро?

– Дима. Слушай меня внимательно. Тебе нужно взять себя в руки – и встать, – твердо произнесла она.

– Зачем?

– Мы уезжаем отсюда. Здесь опасно.

Глаза его, со страхом видела Надя, «плавают». Последствия наркоза. Да и вообще – в сознании ли он?

Нет, понимает ее. Попытался пошевелиться. Сморщился от боли. И вдруг увидел в полумраке палаты Женю.

Глаза сразу ожили. Нахмурился:

– Он здесь зачем?

А Надя решительно, будто всю жизнь командовала, произнесла:

– Дима. Мы едем к нему. На турбазу.

– Что?!

– Больше просто некуда.

Часы в палате показывали начало шестого утра.

Приморская больница, конечно, не блистала стерильностью. Однако пол был чист, халаты у персонала свежи. Никакого сравнения с пропыленной, затхлой комнатухой – бывшей котельной базы отдыха «Факел», где разместили Диму сейчас.

Дорогу журналист вынес мужественно. До лифта и дальше, через служебный ход до парковки дошел почти сам – Надя с Женей только под руки его поддерживали. И, когда ехали, а квадроцикл ухал в ямы, не стонал – лишь зубы стискивал. Однажды, когда особенно сильно тряхнуло, на его глазах выступили слезы, губы прошептали ругательство.

А когда, наконец, его уложили на койку, застеленную вместо свежей простыни ветхой дерюжкой, шепнул ей в ухо:

– По-моему, я здесь сдохну.

Надя, уже давно вся на нервах, всхлипнула в ответ:

– Димочка… ну что мне оставалось?

И он, сам слабый, несчастный, с пересохшими губами, тут же кинулся утешать:

– Все, все, Надька. Прости. Ты права. Ты приняла единственно возможное правильное решение. И, конечно, ты меня вылечишь.

А она в страхе подумала, что никогда в своей жизни не делала послеоперационные перевязки. И тем более не ставила капельницы. Но произнесла, как могла, твердо:

– Естественно, вылечу.

Он улыбнулся в ответ на ее показное бахвальство. Произнес – голос звучал куда бодрее, чем несколько часов назад:

– Кстати, знаешь, что странно? Я действительно чувствую себя лучше. Почти нормально.

Попытался приподняться, но поморщился.

– Лежи! – накинулась на него Надя.

А Полуянов заверил:

– Ну, завтра уж точно встану. А пока…

– Пока тебе надо поспать, – твердо произнесла она.

И обернулась к стоявшему рядом Жене:

– А тебе съездить в аптеку. И в продуктовый. Список, что нужно, я сейчас напишу.

Фотограф подмигнул Диме:

– Она у тебя всегда так командует?

– Нет, только в особых случаях, – хмыкнул Полуянов.

Приподнялся на куцей подушке, шарит по убежищу Соловца уже осмысленным, заинтересованным взглядом.

– Дима. Если не ляжешь, я тебе сейчас укол снотворного сделаю, – припугнула его Митрофанова.

Полуянов же вдруг спросил:

– Женя! А у тебя здесь, случайно, компьютера нет?

– Димка! Ну, вот чего ты из себя героя строишь? – проворчала Надя. – Что в таком состоянии можно найти?

– Брось, Надюха. Труд, наоборот, лечит, – отмахнулся Полуянов. – И я – правда! – в твоих руках просто воскрес. Ты прирожденный врач. Бросай свою библиотеку. В доктора иди!

Девушка лишь вздохнула. Все-таки Полуянов рыцарь. И герой. Даже не пикнул, когда она с капельницей возилась и в вену попала лишь с четвертого раза. И перевязку мужественно вынес. Обезболивающего сильного достать не удалось – на банальном кетанове живет. Но ничего. Терпит. И продолжает упрямо смотреть в монитор. Листает Женины фотографии – уже четвертую сотню.

И Женя молодец – все по ее списку привез.

Надя изредка тоже поглядывала на экран лэп-топа. На ее взгляд, совершенно бытовые, неинтересные кадры.

Вот мужчина, представительный, эффектный, немолодой, идет по набережной. А вот он же остановился где-то в городе, у цветочной палатки. У автомобиля. За столиком в ресторане. У входа в поликлинику. Обыденная и весьма скучная жизнь.

– Это Вадим Андреевич? – уточнила Надя.

Дима кивнул.

Надя, поневоле заражаясь его азартом, заметила:

– Обрати внимание: и погода, и костюмы на нем – все время разные. Не соврал Евгений – явно не один день он его преследовал. Какое же терпение надо иметь!

– Да, – кивнул Полуянов. И рассеянно пробормотал: – А это еще кто такой?

Надя тоже взглянула на экран. Снято, видимо, во дворе частного особняка. Лужайка ухоженная. Чугунная, элегантного литья скамейка. На ней – двое мужчин. Первый молод, костюмчик сидит косовато. Второму лет семьдесят. Тяжелый подбородок, косматые брови, из-под них сталью поблескивают глаза. Ведут, кажется, серьезный разговор.