Хуан Мадрид - Прощай, принцесса

Пуэнте посоветовал мне сделать вид, что ничего особенного не произошло. Но я не внял его доводам. По прошествии двух недель мы обнаружили картину в одной из антикварных лавочек Сарагосы. Полотно было уже подготовлено к отправке новому владельцу — бельгийскому коммерсанту. Хватило пяти минут доверительной беседы, чтобы хозяин отдал нам бумаги на продажу якобы похищенного произведения искусства, подписанные тем самым настоятелем.

Эти документы и стали главной уликой. В итоге против священника было выдвинуто три обвинения: во-первых, в краже национального достояния, во-вторых, в инсценировке ограбления и, в-третьих, в совращении малолетних, причем преступление это было отягощено его неоднократностью и злоупотреблением властью.

Вот тогда-то я и познакомился с Кристино Матосом. Он появился в комиссариате, буквально лучась благодушием, дружески похлопывая по спине всех и каждого, щедро рассыпая комплименты и вполголоса отпуская шуточки. Он представился адвокатом из епископата. Впоследствии выяснилось, что ему тогда было слегка за тридцать, хотя по внешнему виду было невозможно определить, сколько лет этому человеку, — всегда хорошо выбритый, в дорогих костюмах, удачно скрывающих начинающее расти брюшко, он казался одним из тех людей, о которых говорят, что они не имеют возраста. Матос был еще большей фальшивкой, чем финансовая империя Марио Конде. [2] Марио Конде (р. 1948) — испанский финансист, адвокат, издатель, политик, президент одного из крупнейших в стране банков — Banesto (в 1980–1990-х); в 2001 г. был осужден на 14 лет тюрьмы за мошенничество.

Первым делом он поставил на стол в управлении бутылку лучшего мальтийского виски, какой только можно достать в Мадриде, а «Ночному патрулю» отдельно преподнес бутылку джина Sappire Medalla de Oro . В ответ я сказал, что эти бутылки он может засунуть себе куда подальше, и продемонстрировал то, что пили тогда мы, — разливной джин, который мой добрый приятель Хусто продавал по шестьсот песет за литр.

Как я уже говорил, Матос всегда оставался должен, когда мы скидывались на выпивку в барах, причем старался сделать это незаметно. На самом деле он был вполне преуспевающим адвокатом, ловким и изворотливым, и стремился любыми путями снять обвинения со своего подзащитного. Он соглашался, что настоятель храма Святого Лазаря слегка склонен к педофилии. «Но кто из нас без грешка?!» — говорил он. Сеньору епископу уже доложили об этом деле, и он отстранил священника от пасторского служения, тем самым изолировав его от контактов с молодыми людьми. Обвинение в инсценировке кражи тоже было классифицировано как невинный грешок — во имя Всемилостивого Господа, Святая Церковь нуждается в деньгах для совершения благих дел, а государство само вынуждает идти на подобные уловки, ибо не выделяет достаточно средств!

На Рождество я получил посылку с подарком от Кристино Матоса. Он прислал мне две упаковки монастырского грильяжного туррона [3] Туррон — нуга, традиционное рождественское лакомство в Испании. в изысканной розовой обертке. Не будучи большим поклонником этой сладости — особенно терпеть не могу именно грильяжный туррон, — я с легким сердцем передарил его своей двоюродной сестре Доре, довольно ветреной особе, которая тогда управляла баром «Золотая башня», находящемся на Пласа Майор. Кузина неожиданно прислала в ответ очень эмоциональное письмо, в котором буквально рассыпалась в благодарностях, что меня слегка удивило. Через некоторое время она бросила своего приятеля Рубио, вышла замуж за какого-то португальца и уехала с ним в Опорто. После этого я ничего не слышал о ней несколько лет.

Через пару дней мне позвонили из Главного управления полиции и сообщили о немедленном прекращении дела против настоятеля церкви Святого Лазаря. Мне ничего не оставалось, как, следуя приказу, сдать все бумаги в архив. С тех пор и до сего момента Кристино Матос исчез из моей жизни.

Пройдет еще много лет, прежде чем приедет кузина Дора и начнет бурно благодарить за все то хорошее, что произошло в ее жизни благодаря мне. Она расскажет, как развелась со своим португальцем, нашла себе галисийца и уехала с ним в Уругвай, где живет вполне счастливо. А в конце разговора вручит пухлый конверт, в котором я обнаружу сто тысяч песет. Именно эту сумму, по словам сестры, я дал ей когда-то, чтобы она смогла начать новую жизнь. В ответ на мое удивление она тоже удивится, ведь в тех коробках из-под туррона на самом деле были деньги — сто новеньких хрустящих банкнот по тысяче песет.