В поселке, на перекрестке двух улиц — на одной, на высоком зеленом заборе красовалась табличка, извещающая, что это улица Павленко, другая улица осталась Фризе неизвестной,— Огородников остановился.
— Мне направо, моя дача рядом, а вам прямо. Сориентируетесь? — Фризе кивнул. Огородников снял перчатку, протянул руку: — Владимир Петрович, позвоните мне завтра. Очень прошу. Нам нужно встретиться — вы обещали! Слово серьезного мужчины много значит.— Он все не отпускал руку, цепко ее держал.— Мне показалось,— голос Огородникова зазвучал совсем задушевно.— Мне показалось, когда мы беседовали в электричке, что вы очень, очень скромный, стеснительный человек. Я не ошибся? — Фризе ничего не оставалось, как неопределенно хмыкнуть.— Нет, не ошибся. Прислушайтесь к старому опытному воробью: скромность — не всегда благо. Не обижайтесь, это к вам не относится, скромность сродни серости. У скромного человека ограничены средства выражения. Хотите исторические примеры?
Фризе осторожно, но решительно высвободил свою руку из капкана.
— Извините, Герман Степанович, я опаздываю. Да и вас, наверное, задерживаю.
За забором соседнего дома залаяла собака.
— Не ваша? — спросил Фризе.— Небось, почуяла хозяина. Выгулять надо.
— Нет, не моя! — неожиданно грубо отозвался писатель.— И при чем тут вообще собака?! — Он круто развернулся и, даже не попрощавшись, растворился в плотной темноте безымянной улицы.
«Странный все-таки тип,— думал следователь, вышагивая в одиночестве по пустынной дороге между сплошными высокими заборами, окружающими писательские дачи.— Почему он так среагировал на вопрос о собаке? Да и дорогу он выбрал короткую, похоже, только для себя. От станции до Мавриных минут двадцать, а я уже полчаса шагаю. Может быть, он просто не любит ходить один в потемках?»
ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ И ОДНА
Алина Максимовна появилась на крыльце, когда Фризе, стукнув калиткой, шел через сад.
— Господи! Вы без машины! Я же предложила свою,— сказала она, впуская его в дом.— Все время поглядываю в окно — не едете ли? Сегодня такая скользкая дорога.
— Извините за опоздание. Какие-то подонки прокололи шины. Пришлось ехать на электричке.
— Позвонили бы, перенесли встречу на завтра.— В ее голосе слышалось огорчение.— Вы, наверное, голодны? Без ужина?
— Голодный.
— Вот и умница, что признались,— обрадовалась она.— Сейчас я вас покормлю.
Показав Фризе ванную, где можно было вымыть руки, Маврина накрыла на стол. Появились два прибора, бутылка коньяка и хрустальный штоф с шафранного цвета жидкостью. Наверное, настоенной на апельсиновых корочках водкой. И красовались три черные запотевшие банки датского пива «Туборг».
«Что за странная демонстрация?» — удивился Фризе. В это время появилась Алина Максимовна с подносом, на котором стояли тарелки с закусками. Похоже, выставив банки с пивом, хозяйка рассчитывала на эффект, потому что спросила:
— Удивлены? Помните: «В нашем доме пиво исключалось!» — повторила она фразу, сказанную при первом знакомстве.— Что будете пить? Коньяк, водку? — заметив его колебания, Маврина предложила: — Давайте начнем с пива. Не бойтесь, оно не отравлено.
— Откуда оно, Алина Максимовна?
— Я вас заинтриговала?
— Да. Вы купили?
— В том-то и дело, что не купила. Нашла! В кабинете Алексея Дмитриевича.
— Алина Максимовна, извините, но я обязан пиво изъять.— Владимир бросил беглый взгляд на стол и почувствовал, как у него побежала слюна. Такого великолепия ему не смогла бы предложить и Берта. Соленые грибы в сметане, так любимый им отварной язык, лососина, сыр. И тугой аппетитный холодец.— Вы как будто изучили мои гастрономические пристрастия, Алина Максимовна,— сказал он с восхищением.
— Десять лет я изучала вкусы Алексея Дмитриевича. Сегодня утром похоронила его…
— Извините,— тихо сказал Фризе.
— Потом, по обычаю, помянули мужа. Дома, в Москве, собрались только близкие друзья. Алексей Дмитриевич всегда говорил мне, смеясь, что не хотел бы слушать застольные речи на собственных похоронах. «Дай каждому по бутылке, Лина, и пусть выпьют за меня у себя дома, в одиночестве».— Заметив, как серьезно слушает ее Владимир, Маврина улыбнулась: — Ну, что вы, Владимир Петрович, заскучали? Я вам испортила аппетит? Полноте! Муж был большим жизнелюбом, не любил, когда люди грустят. Может, проведете изъятие после ужина?
— Рискуя упасть в голодный обморок, сначала разберусь с пивом.— Фризе, наконец, сел, стараясь не смотреть на стол с закусками.
Читать дальше