Лин Гамильтон - Воин мочика

Несколько минут мы сидели молча, пока я переваривала услышанное. Слева от дороги тянулась широкая, несколько сотен футов в ширину, траншея. Присмотревшись хорошенько, я поняла, что это пересохшее русло реки. Лишь в самой середине сочился тоненький ручеек. Время от времени на дороге кто-нибудь встречался, например, одинокий путник на ослике, но по большей части кругом было совершенно безлюдно.

Протрясясь на ухабах несколько миль, мы добрались до полоски леса. За ней свернули направо, проехали несколько сотен ярдов, перемахнули облицованный бетоном оросительный канал и поднялись на невысокий холм.

Никогда не забыть мне того первого взгляда на гасиенду Гаруа. Стив сказал, что она стоит на отшибе, но выбрал не самое подходящее слово, чтобы описать исходящее от нее чувство всепоглощающего одиночества и заброшенности некогда величественного, но обветшавшего здания. Из окон открывался красивый вид и на море вдали, и на поросшие травой дюны за рекой. Широкая парадная дверь двухэтажной гасиенды была украшена великолепной резьбой, но теперь дерево все растрескалось. Ставни на огромных окнах первого этажа были почти везде прочно заперты, но в паре окон оторвались и теперь болтались на ржавых петлях, хлопая на ветру.

Насколько я могла судить, некогда дом красили желтой охрой, однако краска давным-давно выцвела и пооблупилась. Перед парадной дверью стоял безмолвный сухой фонтан: каменный купидончик с витой раковиной в руках. Справа, на опушке леса, виднелись развалины какого-то маленького домика — должно быть, павильона, местечка, где можно насладиться «жизнью на природе». Теперь же все кругом превратилось в пустую раковину, ряд арок и проходов, ведущих в никуда. Стив притормозил во дворе, вокруг поднялась туча пыли.

Над гасиендой витала атмосфера затерянного, призрачного города, хотя я и знала доподлинно, что здесь живут самые настоящие люди из плоти и крови. Приближаясь к двери, я почти всерьез ожидала услышать потусторонний хор голосов, звон хрусталя и серебряных приборов давно отшумевшего парадного приема прошлого века. Однако меня встретили лишь собачий лай да отдаленное пенье петуха. Я застыла перед крыльцом, осматриваясь по сторонам, буквально придавленная к месту всеобщим запустением и одиночеством. Стив начал разгружать кузов и помогать Инес с ее корзинами.

Я медленно и, должна признать, даже неохотно прошла через высокую дверь и оказалась во внутреннем открытом дворике. Если у домов может быть свой характер, то этот был явным интровертом, обращенным исключительно внутрь себя. Должно быть, внешняя суровость объяснялась тем, что все лучшее этот дом хранил для внутреннего убранства. Двор был вымощен большими полированными плитами, наверное мраморными, щедро припорошенными пылью. Иные из них тоже потрескались или сильно протерлись. Со всех четырех сторон дворик окружали полуоткрытые веранды, приподнятые над уровнем мраморных плит на три ступени, тоже мраморные. По второму этажу тянулась открытая галерея, поддерживаемая колоннами в итальянском стиле и огражденная витыми железными перилами. Когда-то ее красили той же желтой охрой.

Судя по числу выходящих на веранды и галерею окон и дверей, по всем четырем сторонам первого этажа и трем сторонам второго шли жилые комнаты. Дальняя же сторона второго этажа, напротив парадного входа, была открыта насквозь, чтобы пускать во двор свежий ветер, и за колоннами просматривалось серое, низко нависшее небо.

Внезапно сзади послышались шаги.

— Руки вверх. Повернитесь, но только медленно, не то стреляю, — прорычал угрожающий голос.

— Лучо, ради бога! Обязательно разыгрывать из себя полного идиота? — досадливо протянул женский голос.

Я осторожно и очень медленно поворачивала голову вправо и вверх, пока не смогла разглядеть молодую женщину, свесившуюся с перил второго этажа.

— Отложи эту гадость, балбес, — велела она невидимому агрессору, стоящему у меня за спиной, и поглядела на меня: — Лучо у нас учится на террориста.

— Борца за свободу, — капризно поправил мужской голос у меня за спиной. — И не учусь, а тренируюсь. Тренируюсь быть борцом за свободу.

— Ну разумеется, борцом за свободу, — согласилась молодая женщина и улыбнулась мне. — Я забыла. А вы, должно быть, Ребекка, верно?

Я молча кивнула, еще не обретя контроль над голосовыми связками.

— Подождите секундочку, — бросила она, отходя от перил.

Секундочку подождать? Да я с места сдвинуться не могла от ужаса! Ноги у меня буквально вросли в землю. Раздался стук туфелек по лестнице, и молодая женщина появилась вновь, уже в углу двора.