Анна Ольховская - Давай не поженимся!

И если младших трех сестер и брата это совершенно не напрягало, наоборот – все по кайфу, никто мыться не заставляет, то Мартина собственная и чужая вонь раздражала неимоверно.

Он вообще был словно не из их семьи – и внешне, и внутренне. Что, между прочим, со временем стало одной из главных причин непрекращающихся скандалов.

– Сука… подзаборная! – ревел Игорь, вытаращив испещренные красными прожилками глаза. – Ты с кем его нагуляла, тварь! Ты ж глянь – ни в мать, ни в отца, а в заезжего молодца, да? С кем трахалась, курва! Небось с антилигентом каким, недаром дурацким именем назвала!

– Какой, на… антилигент! – не оставалась в долгу опухшая, расплывшаяся Зойка, в которой ничего больше не напоминало тоненькую голубоглазую девчушку, смущенно красневшую от прикосновения руки. – Сам ты антилигент! Забыл, че ли, што девкой меня взял! Это он в вашу породу, сам же говорил, что твой папашка был из политических, из бывших. Хоть ты его никогда и не видал, мамашка твоя из лагеря с брюхом вернулась!

– Ах ты…!

И по загаженной квартире снова начинал закручиваться торнадо скандала. Сестры Мартина, Надька, Любка и Верка, а также младший брат Ленька, постоянно слыша эти обвинения, сторонились старшего брата, считая его чужим. И не только потому, что так говорил отец, но ведь Марька и на самом деле не был похож ни на кого из Пименовых!

Все остальные дети были словно горошины из одного стручка – квадратненькие, на коротких крепких ногах, белобрысые, с низкими лбами, маленькими светло-голубыми глазками, носами картошкой и редкими светлыми волосами. Не красавцы, в общем, но и уродами не назовешь. Обычные.

И вдруг – высокий, тонкий, в детстве больше напоминавший девочку Мартин. Глаза тоже голубые, но яркие и широко распахнутые, точеный носик, красивый рисунок губ, изящные руки-ноги, вьющиеся пепельные волосы – словно невесть откуда занесенный ирис среди чертополоха.

И давно бы уже затоптали бедолагу, закидали колючками, если бы не стальной стержень внутри тонкого стебля.

Может, и на самом деле, как гласила семейная легенда, отцом Игоря и дедом Мартина был «дворянин недобитый»?

Бабушка мальчика, Ксения, получила пять лет сталинских лагерей за то, что во время войны она, тогда еще девушка, пластаясь в колхозе на уборке, собрала просыпавшееся из худого мешка зерно и принесла эту горсточку домой, чтобы накормить пухнувших от голода младших сестер. Мир не без «добрых людей», и на следующий день Ксению арестовали.

Мартин плохо помнил бабушку, она умерла, когда мальчику было пять лет, но рассказы ее о жизни в лагере, о дедушке остались в детской памяти навсегда. Может, потому, что бабушка Ксюня была единственным светлым воспоминанием детства, дарившим ощущение тепла и ласки.

Самый умный, самый добрый, самый сильный, честный и отважный – вот какой был его дедушка! Его уважали все в лагере, даже бандиты всякие и уголовники! Звали его Георгием, он закончил кадетский корпус, а в революцию встал на сторону красных, потому что думал, что они на самом деле за народ. Воевал хорошо, храбро, стал командиром, а перед войной с фашистами его арестовали. Просто потому, что был царским офицером когда-то. Дедушка был уже не очень молодой, но все равно сильный и, когда увидел, как двое бандитов тянут куда-то молодую девчушку, – вступился. Так бабушка с дедушкой и познакомились. А через три месяца после их знакомства дедушку придавило в тайге упавшим деревом, и он умер.

Случайно это вышло или кто из бандитов решил отомстить – бабушка Ксюня не знала. Она так и не смогла потом никого полюбить, родила сына, назвала его Георгием, но парню больше нравилось имя Игорь. Он вообще ничем не напоминал отца – ни внешне, ни поведением. Но потом появился на свет первый внучок, Мартин, и Ксения, когда увидела его впервые, – ахнула. Копия ее Георгия, просто копия!

Но никому ничего не говорила, а может, и говорила, вот только кто ее будет слушать! Сын и невестка не очень-то жаловали беспомощную бабку, толку от нее, вечно больной.

В общем, Мартин был для всех чужим – и в семье, и в школе, и во дворе. Слишком выделялся, пить не хотел, курить и нюхать клей – тоже, за партой сидел один, чтобы не мешали, и – учился. Голова у парня, в отличие от младших, оказалась светлой, учеба давалась ему легко, да к тому же он не бездельничал, прекрасно понимая, что знания – единственный капитал, который ему сейчас доступен.

В младших классах хрупкого голубоглазого пацанчика били все, кому не лень. И старшие, и ровесники, и младшие, кто посильнее. Но он ни разу не запросил пощады, лишь смотрел исподлобья, утирая кровь. И снова бросался в атаку, неумело размахивая слабыми руками. Уржаться можно было с этого хиляка!