Жорж Сименон - Безнаказанное преступление. Сестры Лакруа

— Расскажите, чем вы сегодня занимались, мсье Эли.

Все были в сборе, кроме Стана, который, должно быть, ужинал в своем клубе.

Мишель выглядел не таким оживленным, как после обеда, и, адресовав Эли несколько улыбок, оставшихся без ответа, смотрел на него с некоторым беспокойством. Это было даже не совсем беспокойство, поскольку он был не способен тревожиться. Досада. Недоумение. Потому что Эли не реагировал так, как ему хотелось. Вместо того чтобы продолжать игру, быть красным и неловким, как в последние дни, не зная, куда деть глаза, он внезапно стал казаться уверенным в себе, а взгляд его стал непреклонным и холодным.

— Я гулял, мадам, я вам уже говорил.

— В одиночестве?

— Да, мадам.

— Вы в этом уверены?

— Можете мне не верить.

— Уверена, что вы впервые в жизни отправились на улицу, когда в этом не было необходимости. Вы случайно не влюбились?

— Нет, мадам.

— Вы в это верите, мадемуазель Лола?

— Меня не касается то, что делают другие. Мне хватает своих забот.

В течение этих трех лет он каждый вечер участвовал в подобных разговорах, и они его не раздражали. Теперь все было кончено. Он больше не являлся частью дома. Как будто последний перестал существовать. Когда он уехал из дома в Вильно, тот тоже сразу утратил реальность, и ему с трудом верилось, что меблированный отель Бонна, где он провел год своей жизни, не растворился в пространстве после его отъезда.

Никто за столом об этом не догадывался. Время от времени по лицу Луизы пробегала судорога: вероятно, в этот момент она думала о возможной беременности, или же это просто болела ее истерзанная плоть.

Что касается Мишеля, то он считал себя живым, в то время как на самом деле был уже мертв. Все, о чем он думал, больше не имело значения. Колесо судьбы уже начало свое вращение. Было неважно, что произойдет с остальными и с самим Эли.

— Вы так не считаете, мсье Эли?

— Что, мадам?

— Вы не слышали, о чем я говорю? Мы беседуем о здоровье. Я как раз говорила, что мсье Мишель наверняка не знает, что такое простуды.

Эли с равнодушным видом повернулся к румыну.

— Держу пари, что у вас никогда не было бронхита и, возможно, даже насморка. Я права? — продолжила она. И сказала Эли: — Переведите.

Он перевел слово в слово, таким четким голосом, словно судья, зачитывающий приговор осужденному.

— Что он говорит?

— Что он никогда не болел.

— Я так и думала. Некоторым людям везет.

Вот именно! Именно здесь Эли и собирался навести порядок, и он уже знал, как именно: у него в голове был план, который он продолжал тщательно дорабатывать, сидя среди них, слушая, о чем они говорят, и отвечая, когда это было необходимо.

Оружие находилось в этой же комнате, в левом ящике буфета, где мадам Ланж хранила вещи, когда-то принадлежавшие ее мужу: перочинный нож, треснувшие курительные трубки, пару шпор, табельный револьвер и коробку с патронами. Как и вся мебель в доме, этот ящик не запирался на ключ, и пока ужин шел своим чередом, Эли время от времени бросал взгляды на буфет с приятным ощущением внутри.

Осталось совсем немного. Он удивлялся, как мог ждать так долго, как он мог быть таким слепым, чтобы не увидеть столь очевидной истины.

Главной ошибкой людей является то, что они допускают безнаказанность, потому что тогда все вокруг искажается и невинные начинают считать себя виноватыми, по сути, становятся ими из-за своей слабости.

В течение восьми дней он считал себя вором всякий раз, когда вставал на колени возле двери, чтобы смотреть на Мишеля, цинично получающего удовольствие и все это время глумящегося над ним.

— О чем вы думаете, мсье Эли?

— Я?

Все рассмеялись, настолько у него был отсутствующий вид.

— У вас такое свирепое лицо. Вы собрались с кем-то драться?

Это их тоже рассмешило.

— Не сердитесь. Я шучу. Я не хотела вас огорчать.

И тогда, с ощущением, что он произносит нечто окончательное и неотвратимое, он ответил:

— Никто не может меня огорчить.

Кто знает? Возможно, если бы он мог заплакать, то сейчас разразился бы рыданиями и все сложилось бы совсем иначе.

Но он не умел плакать. Вместо него внезапно разрыдалась Луиза и, закрыв лицо ладонями, выбежала из комнаты и скрылась на кухне.

Утром, в тусклом свете комнаты, все показалось ему не таким очевидным, как вчера, но, поскольку все уже было решено, его это не встревожило.

Он слышал, как мадам Ланж встала и отправилась на шестичасовую мессу. Несколько минут спустя он поднялся с кровати, как планировал, поскольку это был единственный момент за весь день, когда он был уверен, что никого не встретит в столовой.