Александр Кушталов - Дело об обойных маньяках

- Что вы, не стоит беспокоиться! - запротестовал я. - Наоборот, если вы не сочтете нескромным мое копание в ваших книгах, то я бы просил вас их оставить, потому что мой собственный книжный багаж пока совсем не велик.

- Конечно, тогда оставлю! - великодушно разрешил Холмский, - тем более что мне, вообще говоря, попросту лень это делать. Единственное что - я в этом случае буду изредка вас беспокоить, чтобы взять нужную мне книгу.

- Договоримся как-нибудь! - отвечал я.

- Вот и чудесно! - обрадовался Холмский. Ему, по всей видимости, было действительно лень заниматься перетаскиванием книг.

- Теперь о питании, - деловито продолжал Холмский. - Готовит обеды и убирается в квартире приходящая женщина, Вера Степановна. Живая женщина под пятьдесят, бывший повар бакинского ресторана "Интурист". Готовит необыкновенно разнообразно и вкусно. Приходит два раза в неделю, по вторникам и пятницам. В остальные дни я разогреваю готовое. Русская. Беженка. Живет у родственников в Москве. Уехала из Баку во время карабахского конфликта: у нее муж армянин, погиб на разборке развалин Спитака, куда он поехал на второй же день после трагедии, потому что у него там была сестра. Ну, вот, пожалуй, и все, что я хотел вам сообщить.

- Осталось еще кое-что существенное: моя оплата, - сказал я. Для меня это был один из ключевых моментов разговора, поэтому я невольно напрягся.

- Что, если вы будете оплачивать услуги Веры Степановны? - предложил Холмский. - Требует она с меня за свои услуги весьма умеренно, - здесь он назвал цифру, - Я прекрасно знаю ваши финансовые возможности и думаю, что вам это будет по средствам. А после того, как вы подыщете для себя практику, она перестанет быть для вас обременительной. Идет?

- Вполне! - с радостью ответил я. Меня действительно устраивала указанная сумма. - Я об этом еще сегодня утром только мечтал, как о Божьем даре.

- Ну, тогда что? Для первого раза достаточно? Переезжайте ко мне завтра же. Адрес вы теперь знаете. Завтра я целый день собираюсь быть дома, так что приходите, когда вам удобно.

2. Знакомство с Холмским

Я переехал к Холмскому на следующий же день. При мне был единственный чемодан, обтянутый дерматиновой кожей. В нем были мои профессиональные принадлежности и кое-какие личные вещи. На спине я тащил тугой рюкзак с моими спортивными причандалами.

Александр Васильевич Холмский представился профессиональным математиком. Сказал, что числится в Стекловке, принимает участие в нескольких фондах, иногда ездит на конференции за рубеж.

- Это, наверное, скучно вам рассказывать, чем конкретно я занимаюсь в математике, - сразу сказал он. - Могу только сообщить, что я уже успел "наследить" в нескольких ее областях.

- Да, - сказал я. - Вряд ли мне будет интересно то, в чем я совершенно не разбираюсь.

- Тогда я и не буду об этом особенно распространяться, - облегченно вздохнул Холмский. - Я лучше расскажу о своих неприятных сторонах, это будет гораздо полезнее для нас обоих. Без ложной скромности могу утверждать, что крупных недостатков я за собой не замечаю. Что же касается недостатков мелких, то их, конечно, навалом. Я педантичен, невероятно чистолюбив, временами занудлив, когда меня тревожит нечто неразрешенное, порой излишне возбужден и навязчив, если чему-то искренне радуюсь, и еще много, много другого, нехорошего.

- Я также не агнец божий, - отвечал я ему в тон. - Главных недостатков за собой могу отметить два. Главный - это неровность характера и настроения. Я днями могу хандрить и лежать, повернувшись лицом к стене; в такие минуты я ужасный человеконенавистник. То вдруг я становлюсь жутким филантропом и готов броситься на шею первому встречному.

- А второй? - спросил меня Холмский и лукаво посмотрел на меня.

- Ох! - о нем лучше и не говорить!

- Если лучше не говорить - то и не будем, - миролюбиво согласился хозяин. - Хороший звук - он сам себя покажет!

- Что? - не понял я.

- Это любимая присказка моего автомеханика, - пояснил, улыбаясь, Холмский. - Когда он ищет поломку в автомобиле, он просто внимательно слушает издаваемые им звуки - и выдает безупречный диагноз.

Примерно таким образом прошло наше первое знакомство. Затем мы начали втягиваться в нашу совместную жизнь.

Каждый день после завтрака строго до обеда Холмский занимался у себя в кабинете, считая, что утро - лучшая часть дня. Послеобеденное время он проводил по-разному. Изредка ездил по делам на службу, в математический институт имени Стеклова, иногда бывал на московских конференциях, иногда просто ходил по музеям, предлагая в этом случае поучаствовать и мне. Зато вечерами мы предавались совместным беседам. Телевизора у Холмского не было, потому что телевизор он считал вреднейшим изобретением человечества и самым пустым времяпровождением, какое только может избрать для себя праздный человек. Зато беседы он обожал. Он заваривал великолепный кофе, который перед этим долго и любовно молол ручной кофемолкой, набивал свою черную трубку ароматным табаком "Амфора", задумчиво смотрел в вечернее окно и размышлял вслух. Для полной идиллии не хватало только камина.