Татьяна Александрова - Порою жизнь как детектив

Было душно, как перед грозой. Нестройные звуки настраиваемых музыкантами инструментов диссонансом врывались в ровный гул голосов прибывших на бал. «Не буду больше никогда оладьи их есть, пусть не уговаривают», — сердито подумала Наташа.

Зазвучала музыка. Прямо к Наташе направлялся высокий мужчина в военном мундире. «Хорош, не то, что наши…» Она не успела додумать, чем же гораздо лучше этот кавалер, чем «наши», как уже неслась в вальсе, шелестя юбкой по сверкающему паркету.

Почему-то она знала, что танцует с князем, что князь недолго с ней будет и вообще скоро умрет, и потому смотрела на него с жалостью и как бы со стороны. Князь, напротив, был очень весел и рассказывал Наташе, что ему скоро на фронт, там командовать некому, а французы, в общем-то, премилые люди, но приспичило им с Россией воевать. Наташе хотелось крикнуть князю: «Не надо к французам ехать! Вы там погибнете», но она только молча улыбалась.

Вальс кончился. К ним подошел приятель князя, Петр. Он был довольно смешной наружности, в очках, с немного рассеянным взглядом. Князь представил Наташу как свою будущую жену!

Но она не хотела за него замуж, ведь он скоро погибнет, и она останется вдовой. Плакать и носить черные платья! Такая перспектива совсем не устраивала Наташу, и она, помимо своей воли, стала улыбаться его другу, отчего князь нахмурился и отошел от нее…

Грянула мазурка, и Наташа кружилась по залу уже с новым партнером. Пышные платья чудесных расцветок мелькали со всех сторон, как бы вовлекая Наташу в изумительную, неповторимую радугу, которая пела веселой мелодией! Она забыла про корсет и была очень мила, — как ей казалось. Подумалось: «Ведь не училась никогда танцевать, а так ловко у нее получается». Потому что слух хороший, — еще в школе говорили.

Кружиться с Петром было здорово, но вот совсем он Наташе не нравился как мужчина.

Она поймала на себе взгляд усатого красавца. Он был одет в какой-то яркий мундир с нашивками. Голубые глаза сияли и притягивали. Вот кто ей нужен…

Сладкая истома разлилась по телу Наташи. Ах, как чудесно целуется этот молодец!..

Они одни… здесь совсем темно, пахнет сеном. Руки, смелые и горячие, ласкают Наташу и, наконец-то расстегивают ее корсет… блаженство…

«Наташка, вставай, хватит спать!»

«Кто это кричит?.. И где гусар?»

«Давай, давай подымайся, день на дворе ужо. Уткам и курам я давала, а ты хоть поросенку вынеси…»

Ой, да мать это. Разбудила, не дала сон досмотреть.

«Да поднимесси ты или нет? Здоровенная девка, уж скоро замуж пора, а делать ничего не хочить. И не ходишь никуда, хоть бы на танцы сходила».

«Не танцы, а дискотека. Что ты все по-деревенски разговариваешь, ведь не старая еще?..»

Наташа сладко потянулась.

«Ты у нас больно городская! Все у телявизора сидишь, как бы все не просидела. Вон у Востриковых сын с армии пришел, не пьеть, на шофера выучился…» Мать продолжала ворчать, гремя в кухне кастрюлями.

За окном плескалось утро раннего лета. Старый сад, загородив дом от дороги, завязывал на своих ветках крошечные яблочки с выпяченными губками-цветками. Свежий ветерок гонял по синему небу беспечные белые облака. Через распахнутые окна в дом доносились веселые песни птиц, радующихся лету и своему семейному птичьему счастью. На невидимом за густым кустарником пруду гоготали кем-то потревоженные гуси. Деревня!..

Наташа встала, умылась, подошла к зеркалу. Да, не мешало бы похудеть. Из зеркала на нее смотрела симпатичная мордашка в завитках светлых волос. А фигурка-то подвела — полные плечи и совсем не тонкая талия.

Она села к столу. Завтрак был обычный — горячая картошка, соленые, еще с прошлого года, огурчики, вареные вкрутую яйца. Сколько раз просила она мать не варить яйца по часу!

Нет, все то же… один ответ: «Отец так любить».

«Наташ, а я нонче оладышков напекла, — говорила мать, входя в «залу». — Кушай, доченька, со сметанкой!»

— Не буду я больше твои оладьи есть!

— Да чтой-то ты? Любила всегда… — причитала недоумевающая мать.

Наташа улыбнулась — ведь она же ничего не знает про корсет!

День прохладными ладонями касался лица и, теряя минуты, проплывал над остывающей землей…

Тишину тревожил негромкий плеск, доносившийся с излучины широкой речки, словно там резвилась стая уток. Но нет, уток там не было, это вода, переливаясь блестящей сталью, билась о кромку тонкого льда, радуясь уже недолгой свободе. У самого берега, где летом на приколе стояли лодки, речка замерзла, и пожухлые травины торчали темной охрой над сероватым ледком.