— Вы имеете в виду, что его иногда видят в ресторанах с чужими женами, но это никого особенно не беспокоит?
— Именно так.
— По вашим словам получается, что он исчез без шума и скандала, совершенно просто, не оставив сведений, куда и почему?
— Правильно.
— А вы просто хотите его отыскать.
— Совершенно справедливо. Все это приводит в замешательство, но вы поняли. Может быть, это было проявление какой-то тревоги, всплеска эмоций, которому предшествовали годы спокойствия и стабильности. Он не выказывал никаких признаков душевного волнения, не совершал никаких экстравагантных поступков, не демонстрировал никому и нигде размеров своего состояния и был абсолютно здоров.
— Я не могу понять одного, мистер Канизиус, — почему вы пришли именно ко мне? Вы сами подтвердили, что он не совершал ничего противозаконного. В вашем рассказе не прозвучало ни намека на какое-либо мошенничество или обман. Он просто исчез, и это никоим образом не затрагивает его состояния. Что вас беспокоит? Я все понимаю, но разве эта работа не для частного детектива?
В первый раз за все время разговора на губах мистера Канизиуса появилась легкая улыбка. Он поднялся и одернул пальто — надо отметить, что оно оставалось застегнутым на все пуговицы на протяжении всего разговора. Взял шляпу и внимательно осмотрел ее, словно проверяя на предмет возможного загрязнения. Не обнаружив ни пятнышка, он аккуратно надел ее, затем неторопливо натянул перчатки.
— Не думаю, что мне нужно отвечать на этот вопрос, мистер Ван дер Вальк. Я полагаю, что вы тем не менее можете ответить на него сами. — Он отвесил инспектору легкий церемонный поклон, открыл дверь и с достоинством удалился.
Ван дер Вальк недоуменно пожал плечами. Задумчиво потер подбородок, затем почесал за ухом, одновременно перечитывая сделанные за время разговора заметки, — несколько вероятностей все же вырисовывалось. Достойный господин вполне мог отправиться со своей женой в небольшое путешествие, не желая предавать огласке этот факт. Он мог сделать что-то, что превратило его в жертву шантажа. Он мог внезапно почувствовать потребность на время отойти от дел и забыл предупредить об этом заинтересованных людей. В конце концов, мистер Канизиус вполне мог наврать ему с три короба. Какая досада, что существует миллион гипотетических причин и мотивов, по которым очень богатый человек может пуститься в бегство. Ни одна из них не была интересна инспектору; его основная работа заключалась в том, чтобы выявлять и предотвращать нарушения уголовного кодекса на территории города Амстердама.
Он захлопнул блокнот и взял папку, от изучения содержимого которой был неожиданно отвлечен, — но вдруг почувствовал, как что-то щекочет его где-то посередине спины — наверное, волосок за шиворот попал. Значит, теперь ему предстояло довольно сложное и увлекательное занятие: свободной рукой он расслабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и почесал карандашом то место, где шея плавно переходит в спину. Мистер Канизиус, конечно, персона, вызывающая интерес, а уж мистер Жан-Клод Маршал тем более, и вообще, все это очень загадочно, но не дающий покоя зуд в спине на данный момент оказался делом гораздо более срочным.
К несчастью, карандаш оказался недостаточно длинным. Где-то здесь была деревянная линейка; он увлеченно копался в поисках необходимого предмета в ящике стола, как вдруг зазвонил телефон.
— Ван дер Вальк. Слушаю. — Ах, вот же она; он с наслаждением засунул линейку сзади за шиворот и пошевелил обоими плечами.
— Говорит комиссар Хуфд, — несколько нервно заявил голос пожилого господина — Ван дер Вальк почувствовал, что наконец-то линейка достала до зудящего места, — это был шеф полиции Амстердама, а значит, его самый главный начальник.
— Да, сэр.
— Вы дежурный офицер?
— Да, сэр.
В трубке воцарилась довольно долгая пауза, во время которой, сложив руку рупором, шеф с кем-то общался. Скрипучий голос старичка звучал раздраженно. Небось снова ругается, что в умывальнике слишком быстро извели полотенца. Это была единственная ситуация, в которой полностью раскрывались детективные и административные таланты шефа полиции. Ван дер Вальк всей душой ненавидел эти полотенца; они были засунуты в ужасную механическую штуку, которая яростно жужжала и щелкала, когда на нее нажимаешь, а потом скупо выплевывала кусочек бумажного полотенца размером в жалких десять сантиметров. За последнюю неделю он уже дошел до ручки, его просто трясло от злости на этот огромный, ненавистный, упрямый рулон омерзительной туалетной бумаги.
Читать дальше