Александр Устинов - NEXT-2. Следующий. Книга 2. Империя

— Была автомобильная авария, — не очень уверенно произнесла Клавдия, что вызвало у Розгина новую кривую усмешку.

— Таких случайных аварий не бывает, теть Клава, — нравоучительно заметил он, как человек успевший разобраться в жизненных сентенциях.

Разговор на стремительно развивающуюся тему был безжалостно прерван Лавриковым. Федор Павлович сделался мрачнее тучи в самую грозовую погоду и, шумно отодвинув стул по неровному паркетному покрытию, поднялся на ноги.

— Все? — хмуро поинтересовался он, обводя долгим взглядом всех троих оппонентов, собравшихся за прямоугольным кухонным столом. — Телепрограмма «Криминал» закончилась? Тогда сворачиваем самодеятельность.

Решение бывшего криминального авторитета было твердым и непререкаемым. Губы плотно сжались в единую линию, а глаза потеряли свой былой цвет.

Федечка покосился на отца снизу вверх.

— Что этот лозунг означает, папа? — спросил он.

— Ровно то, что означает. — Федор Павлович говорил резко и отрывисто. — Буквально. Больше никаких империй, взломов, паутин с перекрестными ссылками. Затеяна маленькая игра с реальными смертями.

— Имеется одна смерть, — осторожно напомнил Розгин.

— Лиха беда — начало, сыночка. — Давненько уже юноша не видел своего родителя в подобном настроении. — Жратва для России — вопрос всегда острый. Не телевизоры японские — «Рекордиком» перебьемся — и не электрояйцеварки… Жратва, от которой не откажешься при любом раскладе. Сам говоришь — масштабы аферы впечатляют.

— Весьма, — не стал оспаривать очевидное Федечка.

— А за впечатляющими масштабами обязательно стоят фигуры, тоже способные произвести впечатление.

Лавр знал, о чем заявлял сейчас во всеуслышание. За свою нелегкую и насыщенную событиями жизнь Федору Павловичу не раз доводилось сталкиваться с аналогичными ситуациями. Прекрасно понимал это и Санчо, но, опасаясь вспышки гнева со стороны Клавдии, предпочитал благоразумно помалкивать.

— Не карлики-исполнители из этого «Глобала», или как его там… — продолжал меж тем распаляться Лавриков. — Солидные пауки. Поэтому в банку к ним лезть за-пре-ща-ю. Я достаточно понятно выразился?

В помещении повисла напряженная пауза.

— Сдрейфил, Лавр? — Неожиданно прозвучавший в полной тишине голос Мошкина заставил Федора Павловича вздрогнуть, как от незаслуженно нанесенной пощечины.

Он перевел на ближайшего соратника изумленный взгляд, и в горле депутата появилась неприятная на вкус горечь.

— Санчо, — неспешно, но с ярко выраженной обидой произнес Лавриков. — Мы вышли из игры. И… Не ожидал такого упрека… От тебя…

После этого Федор Павлович резко развернулся и, не оглядываясь на домочадцев, вышел из помещения. Все трое прекрасно видели через раскрытое окно, как он спустился в сад и скрылся в тени деревьев. Санчо бросил в пустую тарелку столовые приборы и сдернул с шеи повязанную салфетку.

— И правда, — хмуро буркнул он себе под нос. — Саданул ниже пояса…

А Лавр уже, прошествовав в гордом одиночестве в дальний конец сада, тяжело опустился на врытую в землю скамейку за окрашенным в черный цвет столиком. Это местечко он часто использовал для того, чтобы наедине с самим собой поразмыслить о жизненных тяготах. А может, и радостях. В зависимости от ситуации и настроения. Вот только сегодня ему точно было не до ликования.

Федор Павлович выудил из кармана спортивных штанов мятую пачку «Беломора» и неторопливо закурил. По детской, почти забытой привычке он держал папиросу внутри ладони и морщился от попадавшего в глаза дыма. Искурить жиганскую папиросу новоиспеченный депутат Государственный думы успел лишь наполовину, когда его одиночество было нарушено. На противоположную скамеечку по другую сторону стола поочередно уселись его недавние противники в словесной дуэли.

— Прости гада, если можешь, — жалостливо протянул Санчо, шмыгая носом.

Лавр отмахнулся от соратника, как от назойливой мухи.

— Я все сказал, — грубо произнес он. — Чего надо?

— Лавруша. — Клавдия попыталась заглянуть в его блеклые старческие глаза. — А, Лаврик…

— Ну?

— Я не знаю ничего про аферы, игры, фигуры, — добродушным тоном молвила Розгина, опуская тяжелый, увесистый бюст на черный садовый столик. — Но там мальчик двенадцати лет остался. И мать его между жизнью и смертью. Сожрут их.

— Не сожрут, — буркнул Федор Павлович. — Кинут тысяч по пять-десять в месяц каждому на семечки. И — выживут, успокойся. Всех бы так жрали… Меня совсем другие мальчики беззащитные волнуют. По-настоящему беззащитные. Вы в какую-то «Империю» по глупости влезете, а мое дело — под удар.