Ольга Лаврова - Третейский судья

Женщина отрицательно качает головой.

- А вы бы знали?

- Думаю, да. Секретарша босса - моя приятельница и большая болтушка. Во всяком случае, я уточню.

- Только осторожно, на мягких лапах.

Официант собрался с силами и подал Томину кофе. Пить его нельзя - бурда. Но можно помешивать ложечкой.

- Скажите, Римма Анатольевна, поведение Ландышева не менялось в последнее время?

- А верно, он заблажил, - оживляется Римма Анатольевна. - Дерганый какой-то, мнительный. На главном своем телефоне какую-то штуку поставил, чтоб видеть, если линия прослушивается... Крыша у него едет или есть причина?

- Появились люди, которые имеют на вашего хозяина зуб. Надо их срочно обнаружить.

- Если вы собираетесь его защищать, я вам не помощница!

- Личные счеты?

- Не будем об этом, - закусывает она губу.

- Что-то интимное? - Томин весь - сочувствие.

- Н-нет... Просто есть вещи, которых я ему не прошу. Никогда!

- А он знает?

Женщина язвительно усмехается:

- Он же хам. Наплевал и забыл.

- Знали бы вы, какой хам! - подогревает ее Томин. - Как-нибудь расскажу... Теперь о нашей связи. Прямой звонок мне нежелателен, сейчас не поймешь, кто кого слушает. Но на экстренный случай запомните мой мобильный, - передает листок. - А по этому телефону можно звонить даже с рабочего места. Трубку на том конце никто не снимет, и вам говорить ничего не надо. Набрали номер - и считаете гудки. Там гудкам соответствуют звонки. Понимаете?

- Да, это просто.

- Два раза по три гудка, - значит, предлагаете встречу через час. Два по четыре гудка - в семь вечера. Два по два - сигнал беды. Он означает, что вы прерываете контакты, и я тогда сам смотрю, как действовать.

- Вы за меня боитесь? - Римма Анатольевна тронута.

Хотя она, конечно, получает плату за свои услуги правосудию и хотя сама за себя не боится, но как это мило, что о ней пекутся. Вообще новый Иван Иванович - очень располагающий мужчина, к тому же обещает рассказать пакости о ненавистном Ландышеве.

Коваль медленно шагает по набережной Яузы, что тянется за Спасо-Андрониковым монастырем в сторону Сокольников. Здесь он, бывало, проходил, направляясь к Веронике. Яуза не спрямлена, вьется свободно, как в полях, ныряет под пешеходные мостики. Особенно живописен один из них, горбатенький, на котором Коваль любил постоять.

Он и теперь всходит наверх, опирается на перила, смотрит на воду, вспоминает тяжкий, поворотный день своей жизни. Он тогда подъехал сюда на машине и стоял вот так же у перил, пересиливая душевную боль, переживая сильнейшее внутреннее потрясение. И вдруг появились те подонки с ножами. Окружили, что-то выкрикивали оскорбительное и угрожающее, взвинчивали себя, чтобы кинуться и убить.

Он выхватил пистолет раньше, чем они успели со своими ножами. Потом сел в машину и погнал, высматривая телефон-автомат.

Набрал первый номер. Недоверчиво послушал длинные гудки: кто-то обязательно должен был ответить. Набрал второй телефон - сразу отозвался казенный чужой голос: "Вас слушают".

Каменея лицом, он нажал рычаг и в последний раз набрал семь цифр. Длинные гудки. И здесь длинные гудки?! Даже сторожа нет?

- Але, - наконец прозвучал старческий тенорок.

- Крушанского, Феликса, кого-нибудь! - распорядился Коваль.

- Нету. Никого нету. Арестовали всех.

Он сразу поверил, что не ослышался. И сразу, не выходя из будки, позвонил совсем в другое место "аварийному" человеку, которому сказал только:

- Мне нужен билет... Пока.

Потом вернулся к машине. Вспорол обивку под задним сиденьем. Вынул оттуда кейс. Захлопнул дверцу и направился прочь.

...Перед самой отправкой он сел в международный экспресс под хрип диктора: "Провожающих поезд Москва - Вена просят покинуть вагоны". Пистолет, завернутый в газету, остался в вокзальной урне...

Коваль отрывается от воспоминаний. Он стоит на мостике, по набережной катят иномарки, под мостиком течет Яуза.

Если следовать примете, Ковалю должно бы икаться, потому что Ландышев весьма энергично его поминает недобрым словом. И хочется ему с кем-то душу отвести, но как это сделаешь? Ведь никому не доверяешь! Только Руслану, пожалуй. Руслан при Ландышеве на такой должности, что коли и ему не верить, то от нервов раньше помрешь, чем от пули.

- Руслан! - рявкает бывший доцент и вместе с ним затворяется в кабинете.

- Слушай, не нравится мне все-таки третейский судья. Я рассчитывал с ним общий язык найти. Шпрехен зи дойч и все такое. А теперь боюсь, как бы с Авдеевым не стакнулся. Как их контролировать?