Нил Олсон - Икона

Через дверь до него донесся звонок мобильного телефона. Когда, собравшись с мыслями, Мэтью вышел из ванной, он увидел, что лысый, убрав телефон, что-то возбужденно говорит священнику по-гречески, очень быстро, с сильным акцентом. Мэтью почти ничего не понял, но из жужжащего потока слов его слух выхватил знакомое имя. Священник посмотрел на Мэтью:

— С тобой все в порядке?

— Все хорошо. Мне пора идти.

— Сотрудник моего друга произвел осмотр вещей, оставленных Томасом, и обнаружил в записях одно имя. Оно нам знакомо. Фотис Драгумис. Вы не состоите с ним в родственных отношениях?

Мэтью кивнул.

— Вы близки с ним?

— Да.

— Наверное, с ним опасно иметь дело?

— Не для меня. Хотя возможно, что это небезопасно для вас.

— В любом случае мы должны с ним встретиться. Думаю, что тебе следует поехать с нами. Как ты считаешь?

— Не знаю.

— Мы тебя не заставляем. Решение зависит от тебя. Но мне кажется, что твое присутствие поможет сделать разговор менее рискованным для обеих сторон.

Мэтью уловил многозначительность последнего высказывания. Желание участвовать в событиях, какой бы оборот они ни приняли, перевешивало все прочие соображения.

— Мне необходимо ему позвонить.

— Я не могу этому воспрепятствовать. Но если ты позвонишь, к тому моменту, как мы явимся к нему, он исчезнет. И ни ты, ни я больше никогда не увидим икону. Думаю, ты это понимаешь.

Мэтью колебался. Священник блефовал: не зная наверняка, он мог только догадываться, что икона была у Фотиса.

— Scata! — выплюнул лысый, двинувшись вперед. Мэтью инстинктивно выбросил руку и со всей силы ударил его кулаком в грудь. Это было настолько неожиданно, что лысому пришлось схватиться за край кровати, чтобы не упасть. Первым порывом Мэтью было кинуться к двери, но вместо этого он, повинуясь внезапной ярости, заставившей забыть о страхе, стал наступать на лысого. Последний раз он дрался, когда был подростком, но теперь его вдруг охватило безотчетное желание поколотить толстяка. Быстро вскочив, лысый снова ринулся к Мэтью и ударил его тяжелым кулаком в солнечное сплетение, неловко, но достаточно сильно, чтобы тот согнулся пополам. Он уже занес руку для следующего удара, но священник встал между ними.

— Stamata! Прекратите, оба! — Отец Джон хотел усадить Мэтью на стул, но тот не стал садиться, а только оперся о деревянную спинку, жадно хватая ртом воздух. Лысый поправил на себе пиджак. На его лице читались одновременно ярость и удивление.

— Деметриос не собирался тебя трогать, — жестко сказал священник. — Он направлялся к двери.

Мэтью и сам это понял сразу же после своего удара, но все еще с трудом сдерживал ярость. Наконец до него дошло. Руки у него дрожали. Пол ускользал из-под ног, как зыбкие конструкции, сооруженные Фотисом за его спиной. Ложь: он сплел ее сам из того убогого материала, который подсунул ему Фотис, — из полуправды и шатких, необоснованных доводов. Закрывая глаза на то, что замечал, оправдывая все достойной целью. Его использовали. Произошло то, о чем предостерегал его отец. Невозможно было дальше скрывать правду от самого себя.

— Хорошо, — сказал Мэтью, когда его дыхание наконец выровнялось. — Я поеду с вами. Но вы будете делать то, что я скажу. Фотис весьма проницателен, кроме того, у него хорошая охрана.

Священник улыбнулся:

— Тогда мы рассчитываем на твою защиту.

Было холодно. Давно уже Андреас не выходил на улицу так рано и теперь был удивлен пронизывающим до костей предрассветным холодом. Он двигался быстро, чтобы разогнать застоявшуюся кровь, думая при этом, что не может позволить себе промедление в ближайшие часы и даже минуты. Возможно, потребуются решительные действия. Он почувствовал, что его охватывает дрожь напряжения. Он искал, ковырял, рыл, без особой надежды на результат — и вдруг растревожил осиное гнездо. И все-таки он не мог не желать, чтобы это случилось. Если сейчас события выйдут из-под контроля, тогда виноват в этом будет только он сам. Если это действительно Мюллер, необходимо как следует продумать план действий. Время не смыло память о совершенных преступлениях, и внутренний голос подсказывал ему, что опасность нависла над всеми, кто хоть как-то был замешан в истории с иконой. Он только надеялся, что Бенни придет вовремя — слишком уж было холодно.

В узких переулках все еще лежали густые тени, но небо над Куинсом медленно прояснялось. На улице появились первые прохожие — одинокие призраки, не успевшие окончательно проснуться. По Третьей авеню промчалось такси. Возле кирпичного бортика на северо-восточном углу перекрестка остановился серебристый седан. Небольшая японская машина, удобная в парковке. Пассажирская дверь была не заперта, и он благодарно нырнул в теплое нутро машины. Бенни уже курил. В пластмассовый держатель между ними были вставлены два стаканчика кофе. Сегодня Бенни был совершенно спокоен, поэтому терпеливо пропустил редкую вереницу машин, прежде чем выехать на проспект.