Федор Анич - Я сделаю это для нас

Воскресенье. Никто мне не звонил, никто не писал. В Интернете было тихо, я мог спокойно жить, не ожидая тревожных звонков и не думая, что понадоблюсь кому-нибудь. В голове не было ни одной мысли, зато на душе скребли кошки. Я решил заняться хоть чем-нибудь, чтобы не прислушиваться к своим внутренним сбоям. Как говорится: сон — лучшее средство от безысходности. Но спать мне совсем не хотелось.

Я начал убираться в квартире. На удивление, в голове прояснело, стали рождаться мысли. Я даже подумал о том, что, может быть, когда-нибудь все наладится. В конце концов, не может быть все совсем плохо и навсегда, ведь так? Вся эта ситуация придет к своему финалу, и, возможно, мне даже удастся выйти из нее с минимальными потерями. Но до этих пор я должен оставаться жив.

Трубка пылесоса выпала у меня из рук. С этой ситуацией с «Бурлеском» я совсем забыл про то, что меня могут убить с минуты на минуту. Даже мыслей таких давно не было: я спокойно соглашался с тем, что то или иное действие потребует времени, что банку нужна неделя на получение ответа по запросам… А ведь раньше только мысль об ожидании наводила на меня ужас, и я прекращал любые отношения с субъектом, который заставлял меня ждать.

Неужели Алекс был прав? Неужели мои «рамки» всего лишь от того, что я ни в чем не нуждался? Я мог позволить себе отворачиваться и от людей, и от сделок, потому что они мне были не нужны? А сейчас, когда я попал в действительно сложную ситуацию, мои «рамки» отступили. Как так? Ну почему же я тогда считал, что они настоящие? Почему считал, что не могу их перебороть? Ведь оказалось, что перебарывать нет никакой нужды, они отступили сами.

А что будет, если меня убьют и я не успею выиграть судебный процесс?

Я задумался. А что может быть?

Во-первых, нет никакой гарантии того, что судебный процесс я выиграю. Более того, с учетом настроения Светланы я предполагаю, что исход может быть не в мою пользу. На это также указывает и тот факт, что Светлана предложила несколько путей защиты, самый выгодный для меня назвав «сложным». Когда человек уверен в своей правоте и уверен, что сумеет убедить в этом других людей, он, как правило, уверен в результате и не называет его получение «сложным». С другой стороны, Светлана адвокат, и чем выше сложность, тем выше гонорар. Она могла искусственно завысить сложность дела, чтобы потом этой сложностью обосновать высокую цену своих услуг.

Во-вторых, не понятно, что страшнее — не успеть завершить судебный процесс или проиграть его. В случае, если я погибну, не отстояв свои права в суде, у «Бурлеска» останется лишь мнение, что я причинил им убытки, которое они ничем подкрепить не смогут. Судебного решения, которое поставит точку в этом споре, не вынесут никогда. А вот если я суд проиграю, это будет полное фиаско. Я окажусь посмешищем, мошенником, которого умудрились схватить за руку. Вероятно, арестуют вообще все, что у меня есть. Мне даже продать будет нечего, чтобы заплатить «Бурлеску».

В такой ситуации надо бы надеяться, что убийца найдет меня раньше, чем судья удалится в совещательную комнату для вынесения решения по делу. Эта мысль меня развеселила.

Посмеиваясь, я закончил с уборкой и стал готовить себе завтрак. За завтраком я написал смс-сообщение рыжему солнышку, не рассчитывая на ответ. Я не сдержал обещание и не позвонил в тот день, когда обещал. Могу ли я теперь рассчитывать на ответ? Едва ли.

Но она ответила.

Я летел со скоростью почти 170 километров в час, нарушая сразу несколько федеральных законов. Во-первых, нельзя с такой скоростью двигаться. А во-вторых, мне нельзя покидать административных пределов города Москвы, а я еду в Орехово-Зуево, а это в области.

Но мне было плевать.

Я чувствовал острую необходимость уехать из Москвы, где я был никому не нужен. Уехать туда, где меня никто не ждет, но где жил еще недавно дядя Вова, единственный человек, которому я был нужен. Ну если не считать убийцы, конечно.

Несмотря на поздний час — около десяти вечера, — я мог гнать. Дороги были пустые — люди ехали в Москву, а не из нее, и полоса в центр стояла мертвым полотном, подсвечиваясь тормозными огоньками и выкрикивая недовольство клаксонами. Мне не хотелось смотреть в эти упакованные машины. У них на кузовах были прикручены коробки и ящики с вещами, а из окон играло радио, раздавался смех. У людей была жизнь, пусть даже она омрачена пробкой. Фиг с этим, главное, что у них есть с кем общаться и есть к кому торопиться домой.