Федор Анич - Я сделаю это для нас

Никогда не понимал, почему люди считают, что утро вечера мудренее. Ничего подобного. В среду я проснулся в половине седьмого утра, но ни единой здравой идеи в голове не образовалось. Я долго собирался, пытаясь сообразить, зачем хожу по квартире с расческой в руках, так и не понял, положил ее на кофеварку и вылил воду из чайника в раковину. Зачем? Не знаю.

Светлана позвонила, когда я вышел из душа. Прямо голый, с полотенцем в руках я выслушал очередную «приятную» новость — встреча со следователем состоится сегодня в пять часов вечера.

— Я не понимаю, почему заблокированы мои счета, Светлана.

— Очень странная ситуация, Иван, но мы разберемся. Обещаю вам.

— Это в ваших интересах, потому что даже вам платить мне нечем. Банк не отдаст мои деньги.

— Я понимаю, Иван. Гражданский иск не заявлен, обеспечительных мер никаких быть не может, мы не получали уведомлений. Я еще не выяснила, как это юридически оформлено, но делаю все, чтобы в этом разобраться. Не падайте духом.

Этот разговор не взбодрил меня совсем.

В этом я пошел в дядю. Три года назад дядя Вова был обвинен в плагиате. Сюжетная линия его романа оказалась до невероятной степени схожа с сюжетом фильма, снятого в 70-х годах в Америке. Удивительно, но сценарист того фильма был жив и предъявил дяде иск.

Я помню, что дядя Вова ходил чернее тучи, был не в состоянии справиться даже с элементарными бытовыми делами — налить себе чаю, постирать вещи, съездить в магазин. Судебное разбирательство длилось полгода. За эти полгода продажи романов дяди возросли в несколько раз, к списку стран-переводчиков добавилось с два десятка, а две киностудии предложили серьезные гонорары за съемки фильмов по его книгам. Но дяде было плевать. Он не мог сосредоточиться на работе, не написал ни строчки. Пока суд не вынес решение (в пользу дяди), он был полностью парализован.

Следователь Сергей Игоревич неприятно щурился, как будто разговор со мной причинял ему боль. Светлана с невозмутимым лицом снимала вопрос за вопросом, чем очень раздражала Сергея Игоревича. Я отвечал только на те вопросы, которые разрешала Светлана. Имел ли я умысел своими действиями причинить ущерб «Бурлеску»? Собирался ли я исполнять контракт? Как я могу доказать, что мой агент действовал против моей воли?

— Так, хватит! — разозлилась Светлана, услышав очередной вопрос следователя. — Ни мой доверитель, ни я не должны доказывать, что у него не было умысла на заключение договора, который он не собирается исполнять, это вы обязаны доказать, что умысел был!

— Мне бы не хотелось, чтобы у меня получилось доказать это, уважаемый адвокат, — тихо ответил Сергей Игоревич.

— Не надо так говорить, — разгорячилась Светлана. — Тихим и доверительным тоном вы будете говорить, что вас заставляют стряпать это дело, а на самом деле вы одуванчик. Мы не будем помогать вам составлять обвинительное заключение, вы взялись за это дело — делайте его. А я буду делать свою работу.

Светлана была в гневе. У нее не получилось выяснить, почему на счетах в банке арестованы мои деньги, а судья отказала в отмене подписки о невыезде. После окончания допроса мы собирались в банк, чтобы на месте выяснить, почему я не могу воспользоваться деньгами. Следователь информацией не располагал.

Допрос был ни о чем, в итоге родился документ, который меня озадачил, — протокол допроса подозреваемого в совершении преступления. Я большими глазами читал то, что следователь описал в результате нашей беседы. Светлана завизировала документ и сказала, что я могу подписать, если не считаю нужным внести изменения в текст. Такого желания я не имел — в тексте все было верно, правда, написано канцелярским языком, которого я не знал и сказать так не мог. Фразу вроде: «Умысла на причинение ущерба заявителю не имел» я не рожу никогда и забуду ее спустя три минуты, как она пропадет с глаз. Но, видимо, даже подозреваемые должны давать показания юридическим языком, понятным тем людям, что вершат правосудие. Обычный язык для них недоступен.

Мы закончили без двадцати шесть, Светлана сфотографировала протокол (под неодобрительным взглядом следователя), и мы ушли. Я выходил из офиса следователя по временному пропуску и подумал, что, может быть, когда-нибудь у меня будет пропуск на вход, но не будет на выход.

В Светланиной быстрой походке было много нервозности, которая меня встревожила. Да, у нее не получилось оперативно установить причины блокировки моего счета, и с допросом все прошло не очень, но нервничать могу я, а не она. Ее нервозность я воспринимал как смертельный приговор.