Александр Устинов - NEXT-2. Следующий. Книга 3. Чужая война

Более часа проворочавшись с одного бока на другой, Лавр так и не сумел погрузиться в сладостные объятия Морфея. Сон упорно не шел. Ничего не помогало. Ни мысленный подсчет овец, сигающих через быструю речушку, ни попытки настроить себя на более мажорный лад по отношению к жизни. Ничего.

Федор Павлович сел на кровати. Прислушался. Снизу, с первого этажа, доносились какие-то приглушенные голоса. Мужской и женский. Влюбленные воркуют. Лавриков нецензурно выругался себе под нос и поднялся на ноги. Стараясь не скрипеть при ходьбе половицами, он, как привидение, скользнул в темный коридор и остановился перед дверью напротив. В первую секунду появилось желание с размаху двинуть по ней ногой, но оно тут же улетучилось. Лавр даже устыдился столь мальчишеского порыва. Он осторожно повернул ручку и приоткрыл дверь.

Яркий лунный свет проникал в помещение через единственное, но довольно большое окно. Занавески не зашторены, оконные рамы распахнуты, сон на свежем воздухе намного полезнее. Возле правой стены скромно притулился бывший обеденный стол, загроможденный новейшей электронной аппаратурой. Стоящий рядом стул потонул под грудой детской одежды. Обувь и дорожная сумка Кирсанова-младшего валялись на потертом коврике в двух шагах от спального места.

Федор Павлович сделал несмелый шаг вперед в сторону кровати. Она была здесь в единственном экземпляре, и на ней под разными пледами спали двое мальчишек. Федечка уткнулся лицом в стенку, с краю расположился Ваня.

Неожиданно Иван вздрогнул. То ли почувствовал что-то, то ли во сне привиделось неприятное. С губ мальчика сорвался едва различимый стон. Но Лавр его услышал. Подчиняясь некоему необъяснимому порыву, Федор Павлович сделал еще несколько шагов вперед и только сейчас заметил, что Кирсанов сжимает в руке рамку с фотографией. Вот только стекла в этой рамке не было.

Лавриков не мог точно сказать, сколько прошло времени, пока он молча разглядывал спящих детей. При этом он поймал себя на мысли, что боится сделать какое-нибудь неосторожное движение, способное разбудить их. Постепенно хмурое лицо депутата разгладилось и смягчилось. Вместо былых гнева и раздражения на нем появились растерянность и необъяснимая озабоченность. Склонившись над кроватью и прислушавшись к дыханию детей, Лавриков сделал для себя вывод, что по ритму эти два дыхания отличаются друг от друга. Спокойное и размеренное у Федечки и отрывистое, можно сказать, болезненное у Ивана.

Лавр осторожно высвободил из пальцев Кирсанова снимок. Рассмотреть его здесь, без освещения, было трудновато. Стараясь ничего не задеть, Федор Павлович крадучись вышел из комнаты сына, аккуратно затворив за собой дверь. Не обращая внимания на голоса снизу, он вернулся к себе в кабинет, служивший также и спальней.

Лавр подсел к письменному столу и включил дешевенькую настольную лампу. Дужки очков привычно легли на уши. Без очков Федор Павлович уже не представлял своего существования. Снимок, позаимствованный у Ивана Кирсанова, плавно лег на полированную столешницу.

Особое внимание Лаврикова на этой фотографии привлекло лицо Ольги, матери поселившегося в его доме мальчика. Лавр даже достал из верхнего ящика письменного стола лупу, чтобы получше и повнимательнее рассмотреть женщину. Он осторожно провел пальцем по снимку, будто стараясь почувствовать нечто, скрытое за обычным фото. В душе появилось сильное смятение.

— Только этого мне недоставало… — растерянно пробормотал Лавриков и вскочил на ноги как ужаленный.

То, что происходило сейчас внутри его, Федору Павловичу совсем не нравилось. В некоторой степени это даже нервировало и причиняло душевные страдания. Однако влекомый неведомой силой, он снова вернулся к столу и с лупой склонился над фотографией.

— Эй!

Лавр даже не сразу осознал, что этот крик сорвался с его собственных уст. Голос почему-то был неузнаваемым. Сиплым и противным. Да и вообще, депутату Государственной думы только показалось, что это был крик. На самом деле он скорее походил на шепот. Федор Павлович выскочил из своего кабинета в коридор, на ходу сорвал с лица очки и, сжимая их в правой руке, устремился вниз по лестнице. Путь его лежал к людям. К реальным обитателям дачи. Но в общей комнате никого не было. Лавриков замер возле лестницы и огляделся.

— Ладно уж, вылезайте из своих нор!.. — Он стремительно пересек холл, направляясь к выходу. — Обидчивые все, слова не скажи…