Екатерина Лесина: Браслет из города ацтеков

– В официальном порядке.

– Родители?

Вась-Вася кивнул и сказал:

– Дашунь, я понимаю, почему ты не хочешь втягивать Тынина… Там папка. Посмотри фотографии, пожалуйста. Ты сама все поймешь.

Она открыла папку и замерла, пытаясь понять, что видит перед собой. Синий силуэт. Красный силуэт. И оба – не могут быть человеком. Правильно, потому что оба – части человека, запечатленные в пикселях цифровой памяти. Снимали хорошо, дотошно. Видны и потеки застывшей краски, и бурые пятна свернувшейся крови, и рыжая ржавчина на крышке мусорного бака, попавшего в кадр.

– Тело отдадут родителям. И…

– И даже если я буду против, ты все равно отправишь их к Тынину. Верно? – Дашка сложила снимки в файл, а файл упрятала в папку.

Сердце стучало. Вась-Вася не собирается уходить и переводиться в разряд «друзей». Вась-Васе нужен Адам, и Дашка не знает, какой из двух вариантов ей более отвратителен.

Наверное, тот, в котором на свободе остался психопат, сотворивший подобное с девушкой.

– Снимки тоже отдай, – посоветовала она и предложила: – А хочешь, я сама отвезу? Завтра с утра? Можем и сейчас, он поздно ложится. Псих ненормальный.

– Завтра, – сказал Вась-Вася, отбирая папку. – Я еще кое-что уточнить хочу.

Дашка кивнула. Почему-то у нее снова появилось странноватое ощущение, как будто Вась-Васи в квартире нет. Он стоял перед ней в своей любимой футболке с выцветшей эмблемой и растянутой горловиной. Он смотрел на Дашку, но как будто сквозь нее, и не понять было, что творится в этой стриженой голове.

Подобное пугало.

Лиска пряталась в комнате. Она оставила дверь приоткрытой и, присев на пуфик, замерла со щеткой в руке. Если папик войдет, Лиска сделает вид, будто расчесывает волосы.

Папик не вошел. Он заорал во всю глотку:

– Лиза!

И Лиска встрепенулась, выронила щетку, но поднимать не стала. Она бросилась на крик бегом. Папик сидел в гостиной. Он развалился в кресле, раздвинув колени, и полы халата разъехались, выставив белое рыхлое брюхо.

– Где тебя носит? – рявкнул он, разглядывая Лиску.

– Причесывалась, – выдала она заготовленную ложь.

– Дура.

Она кивнула. Спорить с папиком бесполезно.

– Коктейльчика забацай, – папик поскреб живот. – Быстренько, быстренько…

На кухню, слава богу, не поперся, предоставив Лиске несколько секунд свободы. Она вытащила фрукты, придирчиво отобрала пару персиков, белый грейпфрут, вишню и киви и отправила в соковыжималку. Достав из буфета бутылку виски, отмерила на два пальца.

Дополнила композицию двумя листиками мяты и кубиками льда.

Принесла. Подала.

Замерла.

– Молодец, – похвалил папик, пробуя. – Хоть на что-то ты способна.

И тут в дверь позвонили. Лиска ждала этого звонка со вчерашнего дня, с того самого момента, когда она поняла, какую непростительную ошибку совершила.

Нельзя было звонить Вась-Васе! Пусть бы кто-то другой разбирался с тем, что произошло в пустом ангаре. И какая разница, что другие заглядывают редко, особенно зимой…

Звонок надрывался. Папик мрачнел.

– Чего встала? Открывай иди. Или ты думаешь, что я тут бегать должен?

Лиска кивнула и бегом кинулась к двери. Ухало сердце. Только бы кто-нибудь другой… только бы…

Она не стала смотреть в глазок, равно как и спрашивать, кто за дверью, просто открыла и замерла. Невидящий взгляд выхватил такое знакомое и такое чужое лицо.

– Привет, Лиза, – сказал Вась-Вася. – А я к тебе. Пригласишь в гости?

Она отчаянно замотала головой, но Вась-Вася никогда не слушался. Отодвинув Лиску, он вошел в прихожую и громко, нагло поинтересовался:

– Есть кто еще дома? Полиция!

Лиска закрыла глаза. Катастрофа приближалась.

Она пошла за Вась-Васей, стараясь держаться в его тени, потому что тень была безопасна. А в гостиной Лиска нырнула в угол, отгороженный чайным столиком. Она села на козетку, сложила руки на коленях и представила, будто ее, Лиски, нет в доме.

Она в другом месте.

На берегу моря. Волны накатывают на белый песок. Темные камни, облизанные водой, сияют на солнце. Колышутся листья пальм. Играет ветер полыми трубками, которые местные жители развешивают, чтобы отгонять злых духов.

Папика трубки раздражали.

– И чего надо? – поинтересовался папик, отставляя стакан с коктейлем.

– Поговорить, – ответил Вась-Вася. Интересно, что он видит? Вальяжность? Солидность? Или девяносто восемь килограмм рыхлого мясца в оболочке дряблой кожи. – Представьтесь.

– Михаил Евгеньевич Савростин, – папик глядел на Вась-Васю сверху вниз. Он умел взглядом демонстрировать собственное превосходство и чужое ничтожество. – А вы чьих будете?