Николай Леонов - Агония

- А ты меня любишь? - перебила она. - Ты, большевик, меня такую возьмешь?

Костя повернулся, взглянул на девушку. В тусклом пляшущем свете керосиновой лампы Даша стала еще красивее, глаза зеленые светились, как у зверя, и вообще она казалась нереальной, то ли ведьма, то ли фея. Костя вытер пот, тихонько кашлянул, проверяя, не пропал ли голос, сказал:

- Ты меня пощади, Даша. Мне сейчас сил надо много, а взять негде, Костя улыбнулся жалко, будто боль проглотил, и вновь стал смотреть в окно.

Даша неожиданно вспомнила, как в девятнадцатом, еще паданкой, где-то под Краснодаром видела, как офицеры расстреливали морячка. Когда стволы поднялись, он распахнул бушлат, словно не пули ждал, а девчонку любимую, сказал громко, тоскливо:

- Силы бы мне сейчас! Силы!

Долго потом морячок Даше виделся. Такого парня встретить мечтала она, обнять, прижать к груди - и жить можно. Даша тихонько, не стукнуть бы. положила молоток и спросила:

- Чего же ты людям говорить станешь? Да и знаешь ли, сколько твоя жизнь на сходке стоит?

- Цена везде одна, а определять не мне. Как прожито, столько и нажито. - Костя встал, проверил, ладно ли застегнут воротничок, одернул кожанку, глядясь в оконное стекло, причесался.

Корней пришел, однако остановился за портьерой, и сидевшие в зале его не заметили.

Столы были сдвинуты, образуя букву "п" - видно, присутствующим очень хотелось придать своему собранию вид пристойный и официальный. Накрыли столы богато, но никто не ел, пили только квас, хотя большинство "депутатов" были пьяницами отчаянными, а некоторые откровенно голодны.

Мест было около ста, собралось человек сорок, и расселись через одного, в "президиуме" развалился Сипатый, четыре стула рядом были свободны. Одессит и Ленечка сидели по углам главного стола.

Корнея через заднюю дверь впустил хозяин заведения, который к воровским делам никакого отношения не имел, краденого не принимал, однако из-за месторасположения трактирчика и его абсолютной незащищенности в вечернее и ночное время отказать в просьбе "справить именины" не посмел. Корней стоял за портьерой, оглядывал "собрание", видел широкие плечи и прибитый сединой затылок Сипатого и думал о жизненной суете, несбывшихся мечтах, мерзости происходящего и еще большей мерзости, которая предстоит.

С кем воевать? Серьезных людей тут по пальцам перечтешь, но казна сто тысяч, деньги громадные, а возьмет Хан сейф, нет - еще неизвестно.

Расчет Корнея был прост: казну оставить за собой, сходке больше не собраться, уголовный розыск, да и сам Корней не позволят. Схода нет, ответа не перед кем держать. Одно плохо: все это и Сипатый скумекал, потому, рискуя, свою шкуру дырявую на сходку и притащил. Навел бы уголовку на него Корней - за Сипатым грехи немалые, - да не знает, где тот в Москве засел.

- Корень человек уважаемый, слова не скажу, обещал быть, - Сипатый повернулся к старику Савелию, дернул взглядом.

- Обещал, обещал, - запричитал Савелий. - Люди засвидетельствуют, истинную правду говорю, - он указал на Кабана и отца Митрия.

- От Корнея обещаний и не требуется, он казначей наш, он должен быть, - продолжал Сипатый. Голос у него был низкий и красивый, в песне, видно, хорошо слышится. - Сто тыщ Корнею дадено было - деньги солидные, - он оглядел присутствующих, которые не ели, не пили, зато папирос и цигарок не гасили, дым тяжело слоился над столом, как над полем битвы.

Большинство людей и не знали, зачем сюда пришли: риск один, толку никакого. Кассу, которую хранил Корней, собрали для помощи бежавшим и на организацию побегов. С удачных "дел" отчислялась доля, которая, пройдя через многие руки, попадала к Корнею. О гостинице "Встреча" для солидных гастролеров знали немногие, и разговора Сипатого, его цели почти никто не понимал. Выпить, поесть вволю, спеть душевное, одного расцеловать, другому морду набить - это сход, а сейчас вроде какого-то собрания: начальник говорит, а ты знай помалкивай.

- Судить Корнея не могу не выслушавши, - продолжал Сипатый. - Он за деньги отчитаться должон. Но раз не явился, полагаю, люди, что кассу нашу у него требуется забрать...

- Что там осталось-то? - срепетированно подал реплику Ленечка.

- Что осталось, то и забрать, - картавя, встрял Одессит. - Самого по обычаю нашему, - он чиркнул большим пальцем по горлу.

- Кассу пополнить, - дрожащим голосом вступил старик Савелий, обчеству денежки необходимы. Кто в беду попадет, дите с молодкой оставит, на хлебушек-то требуется.

- Ежели люди разрешат, - перекрывая возникший говорок, сказал Сипатый, - с Корнеем я разберусь, а на новую кассу скинемся по способности, - он вынул из кармана пачку денег, бросил на стол небрежно. - Три тыщи.