Николай Леонов - Агония

- А чего рядиться? Меня и в личность многие знают, - Костя сжал Даше ладони и продолжал решительно: - Ты слушай, не встревай. Мы же такого случая упустить не можем - ясно. Либо облава, либо ты проведешь меня одного. Во время облавы побьем людей с обеих сторон.

"Ну и давай! - хотела крикнуть Даша. - Пулями и огнем выбейте, выжгите".

Она лишь вздохнула, не ответила.

- Людей жалко, я решил идти один, проведешь меня ты. Ни одного человека в засадах не будет, разойдутся, как пришли. Ты мне веришь? Я слово тебе даю, Даша.

Она поверила, но не поняла. С кем и о чем говорить? И если не будет охраны, то его жизнь плевка не стоит. Так и сказала.

- Жизнь, Даша, любая много стоит, и моя не меньше многих иных. За себя не бойся, я объясню, что ежели бы ты меня не провела, то готовилась бы облава. Ты многим жизнь спасешь, а люди те ее уважают.

- Я и не боюсь! - Даша вскинула голову, взглянула, как могла, гордо, но холодок подполз к сердцу и не исчезал. Знала Даша о благодарности деловых людей: "Привела, и амба, остальное - цветочки-лютики. Я бы прорвался, а на остальных - с высокой колокольни".

- Пушку дай, - Даша протянула руку. - Люди договорились без оружия приходить.

Костя вынул пистолет, погладил любовно, толкнул кучера в спину.

- Возьми, Витек, береги. Именное, дороже ордена.

Кучер кивнул, взял пистолет, спрятал за пазуху.

- К Павелецкому вокзалу, - сказала Даша, и всю долгую дорогу молодые люди молчали.

У вокзала они вышли, кучер придержал рысака, взглянул на Воронцова, хотел что-то сказать, но Костя опередил:

- Двигай! - он махнул рукой. - Пистолет Мелентьеву отдай.

Пролетка рванулась. Даша долго смотрела ей вслед, затем повернулась к Косте.

- Не одумался?

- Главное - переступить порог, - Костя взял девушку под руку.

Прав был Костя Воронцов или нет, он решил: сегодня они переступят порог. И для кого из них этот шаг важнее - еще неизвестно.

Корней занял кабинет не шикарного, однако вполне приличного ресторана "Флора", расположенного в старом, хорошо сохранившемся особняке в Брюсовском переулке. Корней здесь бывал лет двадцать назад, не рассчитывал знакомых встретить, но и швейцар, распахнувший перед ним тяжелую дверь, и официант, принявший короткий заказ, поклонились с одинаковыми словами:

- Давненько, давненько, рады видеть в здравии...

Корней взглянул из-под опущенных век, определил, что не костюму сказано и не чаевых ждут, действительно помнят. Он знал, что швейцар был когда-то замазан в налете с мокрым концом, а официант в молодые годы в эти кабинеты карты гастролерам-исполнителям подавал и с тех денег домик себе на Потылихе поставил.

Всех знал Корней, одно плохо - его тоже многие знали, и хотя тешили самолюбие поклоны, а сегодня лучше бы их не было.

Хан вошел, отдал лакею котелок и трость, сел, налил и выпил молча. Затем вынул из саквояжа блокнот, остро отточенный карандаш, положил рядом с блокнотом листок с планом, который дал ему ранее Корней, и сказал:

- Был я в этом заведении, взглянул, - он стал ловко чертить схему. Неплохо ты нарисовал, да не совсем точно. Есть там, в углу, жестяная коробка "Сан-Галли", знаю я ее, - дел минут на пятнадцать.

- Деньги заберут только завтра, так что у тебя ночь, Степан, - сказал Корней.

- У меня? - Хан резко черкнул по своей схеме. - Я один пойду?

- А тебе свидетели нужны или делить хочется?

- Так ведь пост на улице, и сторож внутри, - ответил Хан.

- Милиционер - твоя забота, ты по товарищам специалист: один за душой или два - нет разницы. А сторож будет спать. Это моя забота, - Корней наблюдал за Ханом внимательно. Сторожа усыплять Корней не собирался, рассудил просто: когда Хан постового пришьет и окажется в помещении, отступать будет поздно.

- Сколько в ящике? - спросил Хан.

- Около трехсот кусков.

- Поровну.

Корней рассмеялся тихо, но Хан даже не улыбнулся.

- Ты только наводчик.

- Я - Корень.

- Поэтому и поровну, так бы получил десять процентов.

- Ты мне нравишься. Хан, - Корней взял с диванчика портфель, открыл. Хан увидел толстые пачки червонцев. - Казна людская. Сто тысяч Сипатому отнесу, пусть заберет.

Хан молчал, а Корнею так хотелось, чтобы подручный возмутился, начал задавать вопросы. Хан только плечами пожал, Корнею пришлось говорить без аплодисментов публики:

- Савелий-мухомор, конечно, Сипатому доложит, что я согласен быть. Сипатый решит, что я вола кручу и сорвусь, а он власть без боя получит. А я на сходке явлюсь и хрусты, - он хлопнул по портфелю, - на стол. Пусть Сипатый возьмет казну и власть, а я погляжу, как это у него выкрутится. Он давно людям шепчет, что Корней деньги общества по земле рассыпал.