Николай Леонов - Трактир на Пятницкой

- Климов? Слушай, Климов, говорит Власов из политпросвета. Ты почему молчишь?

- Тебя слушаю, - ответил Климов.

- Вот, ты слушай. Ты почему саботируешь? Бывший красный командир - и саботируешь партийные мероприятия. Ты почему молчишь?

- Тебя слушаю, - повторил Климов.

- Ты слушай, слушай. Я на тебя жаловаться буду, ты уклонист, Климов. Я четыре раза тебе звонил и предупреждал, что в четверг у нас митинг, посвященный смычке с деревней. Звонил?

- Звонил, - Климов вздохнул. - Ты понимаешь, Леша, у меня в этот вечер получилась нечаянная встреча с бандитами. Постреляли малость.

- В тебя?

- Ив меня тоже, Леша, - ответил Климов и улыбнулся, представив озабоченное лицо приятеля. - Но не попали.

- Так зачем же вы, товарищ Климов, мне об этом рассказываете? И не называйте меня по имени, я вас, кажется, не в кино приглашаю. Я вас категорически предупреждаю, что буду жаловаться. Послезавтра у нас митинг, посвященный благоустройству Москвы. В семь часов. Вы знаете, что в Москве полтора миллиона жителей и жилой площади не хватает. Знаете? Попробуйте не прийти!

Климов пожал плечами и повесил трубку. Телефон, снова захлебываясь, затрещал.

- Василий Васильевич, это я, - раздался глухой голос Панина. - Жду на углу Кадашевской набережной и Старомонетного переулка. Приезжайте скорее и обязательно на машине.

Что могло случиться?

Машину можно вызвать из управления. Но пока дозвонишься, пока она придет. Климов буквально слетел с лестницы и побежал. На полпути он остановился, вспомнил, что наган остался на столе, махнул рукой и побежал дальше. На Ордынке еще гулял народ, и кто-то свистнул ему, заулюлюкал, затопал ногами.

Вот и Старомонетный, еще немного - и набережная. Климов, тяжело дыша, перешел на шаг, вглядывался, напрягая зрение, стараясь рассмотреть, где может его ждать Николай. На углу стояла повозка, темная маленькая фигурка копошилась около лошади. Климов нарочно вошел в бледный круг уличного фонаря.

- Сюда, - сказала фигурка и махнула рукой.

- Ты? - удивленно спросил Климов, с трудом узнавая Панина в мужицкой рубахе и картузе. - Что случилось?

Панин молча стоял и держал лошадь под уздцы, и было в его молчании и одеревенелой неестественной позе что-то такое, отчего у Климова ноги сразу стали чужими, и он тяжело навалился на возок.

- Лавров жив? - спросил он.

- Лавров жив, - ответил Панин.

И тут Климов почувствовал под своим локтем чьи-то ноги и негнущимися пальцами ощупал тело под мешковиной.

- Вот, - Панин протянул руку и медленно разжал пальцы. На вздрагивающей ладони лежало пенсне со шнурком.

- Кто? - спросил Климов, отыскивая под мешковиной голову, погладил.

- Свисток узнал, - Панин отвернулся. - Забирайте. Мне надо возвращаться.

Климов поднял маленькое тело.

- К себе не несите. Я должен был его утопить. Если у вас его увидят, то моего тела не получите, - зло сказал Панин, вскочил в возок и хлестнул лошадь.

Климов сгорбился и прижал к себе мертвого Фалина.

- В четыре будь на Зубовской, - сказал он тяжело и зашагал по набережной.

Климов нес Фалина, как носят детей, держал крепко, но не очень, будто боялся причинить боль. Каждый шаг отдавался звенящей болью, в голове было пусто, и обрывки мыслей появлялись и пропадали, как титры на экране кинематографа.

"Утром он живой и веселый радовался полученному заданию... подушечка на стуле... Куда же ты, дружище, пошел, если тебя могли узнать?"

На углу Ордынки ему удалось остановить извозчика. Пролетка заскрипела и сильно наклонилась на один бок, а извозчик, не оборачиваясь, сердито буркнул:

- Напиваются до зеленого змия. Если измарает карету, платить будешь.

Климов продолжал держать Фалина на руках, уложил его голову себе на плечо и сказал:

- Гнездниковский переулок.

В кабинете начальника Фалина уложили на диван и пригласили доктора.

Климов сидел в кресле, грыз мундштук потухшей трубки и смотрел на происходящее со стороны, будто это его не касается. Врач, высокий полный мужчина, молча раздвинул стоящих у дивана людей, склонился над Фалиным, приподнял ему веки, пощупал пульс, бережно положил маленькую ручку обратно на грудь и так же молча пошел к выходу. В дверях он закашлялся, снял очки и прикрыл глаза тяжелой ладонью.

Оперативные работники стали расходиться, каждый украдкой бросал взгляд на Климова, за дверью раздавались их приглушенные голоса, потом все стихло.

В кабинете остались, как и утром, трое: начальник, Климов и Фалин.

- Кто? - спросил начальник.