Евгения Михайлова: Ночная радуга

Мама однажды вернулась раньше времени. Она все увидела, а что не увидела, легко поняла из моих обрывочных объяснений. Милицию не вызывала, ей, известной актрисе, такая огласка была не нужна. Как и мне, после судов и разбирательств как бы я пошла в школу, смотрела в глаза друзьям и знакомым?.. Но мама знала, кому позвонить. И мы обе спокойно смотрели, как крепкие парни вежливо сопровождали Артура до его машины. Так казалось со стороны. На самом деле они его, с белым лицом, почерневшими до полной тьмы глазами, тащили, как чучело из тряпок. Посадили в его машину, поехали следом. Мама сказала, что они ему снимут квартиру. Так и было. На этой квартире через месяц нашли бездыханный труп бразильского ученого. Версия — передозировка наркотиков. Но я знала, что Артур вел исключительно здоровый образ жизни. К этой теме мы с мамой никогда не возвращались.

— Здравствуй, дочка.

Мама стояла в прихожей, опираясь на палку.

Лицо, как на старых полотнах, — застывшее под узорной паутиной тонких морщин. Только моя мать могла стать еще красивее и значительнее в старости.

Пахло пирогами и хорошим кофе. Что бы ни происходило в маминой жизни, какие бы драмы, травмы, болезни ни пытались бы сбить ее порядок, — она не теряла аппетит и не забывала подкрепиться. Ее еда никогда не была очень правильной и взвешенно полезной. Она была просто вкусная. Это, наверное, главный секрет маминого здоровья: есть то, что нравится, быть с тем, кого сейчас хочешь, оставаться красивой и независимой под любой вьюгой и бедой.

— С яблоками? — спросила я.

— Да, и с вишнями. Ты похудела, немного побледнела. И резко похорошела. Это мужчина, — авторитетно заключила мама. — Давай быстрее к столу. Мы опять здесь, вдвоем. Забудем обо всем. Поговорим потом.

И в первые минуты это всегда получалось. Я возвращалась в детство, мама дарила себе тот кусочек судьбы, в который ей хотелось попасть. Как сладкоежка перед блюдом с пирожными, мама выбирала самое любимое воспоминание. У меня были все основания гордиться. Она часто хотела вернуться туда, где мы были вдвоем.

Мне совсем не хотелось в то утро говорить о Пастухове и его смерти. И почему-то еще меньше хотелось узнать, что связывало с ним мою мать. А она спокойно поставила чашку, помыла руки, ушла в свой кабинет и вернулась с огромной фотографией ярко-желтого сверкающего камня. Под снимком было описание:

«Канареечно-желтый подушковидный алмаз весом 205,07 карата (41 грамм), обнаруженный в одной из южноафриканских шахт компании «Де Бирс». Чистый вес добытого алмаза составлял 375 карат. После огранки отличительная черта бриллианта — его способности накапливать свет и впоследствии светиться в темноте. Камень был преподнесен в подарок британскому Красному Кресту, который выставил бриллиант на аукцион Кристис, где его продали за 10 тысяч фунтов стерлингов. Вырученные на аукционе деньги были потрачены на лекарства и строительство больниц. Личность нынешнего владельца камня остается неизвестной».

— Этот камень лежит сейчас в моей банковской ячейке, — сказала мама. — Его мне принес Илюша Пастухов. Нет, он не был моим любовником. Не потому, что он на пятнадцать лет моложе: он вообще-то набивался. А потому, что я физически его не переносила. А так мы почти дружили. Он был для многих незаменимым человеком. Предлагал самые разные, в том числе экзотические услуги. Думаю, именно так он и сколотил свое состояние. Камень, конечно, принадлежал не ему. Так расплатился со мной один очень важный для меня человек. Не только за любовь. Когда-нибудь вернемся к этому разговору. Сейчас мне хотелось бы знать одно: кто убил Илюшу. За что — я сразу пойму.

— Хорошо. Узнаю, что смогу, — пообещала я.

Теплый завтрак на столе остыл. Мама впустила к нам ветер непогоды, тайн и преступлений. Пора прощаться. Тревоги у нас разные: у каждой — свои. Я формально спросила, чем ей нужно еще помочь. Получила ожидаемый ответ: все в порядке. Домработница Катя со всем справляется. Мы опять в прихожей. Только тут я чувствую всплеск робкой печали. Та девочка прощается с мамой, которую очень любила.

Перед тем как уйти, я всегда смотрю на дверь кладовки. Это мемориальная доска моих страданий. И вдруг, неожиданно для себя, произношу:

— Артур по-своему хотел мне добра. Виноват не он, виновата его фанатичность. Я выросла, стала выносливой, как он хотел. И мне жаль, что он так рано, страшно и непонятно умер.

Лицо мамы осталось совершенно непроницаемым. Она лишь пожала плечами.