Рэчел Линдсей - Любовь и доктор Форрест

- Вот так они и жили! Моя жена добивалась любви лыжного тренера, но была им отвергнута! Не слишком-то благовидная история.

- Мне очень жаль.

- А вот это напрасно. Тебе не о чем жалеть. В конце концов мне нет до нее никакого дела. - Он нахмурился. - По крайней мере, не было до сих пор. Но теперь, когда она здесь... и слишком больна, для того чтобы ее можно было выпроводить с легкой душой..., - он сидел, низко опустив голову. - Ума не приложу, как мне теперь быть.

- Тогда остается только одно. Лечить ее. Я знаю, каково тебе сейчас, и ...

- Да что ты можешь знать? - перебил он ее. - Увидев ее здесь, я возненавидел ее всей душой!

- Это нормальная человеческая реакция.

- Но прежде у меня еще никогда не возникало такого чувства!

- Это вполне объяснимо. У тебя были на то все основания.

- Не пытайся оправдать меня, - тихо проговорил он. - Дебора больная, и она нуждается во мне, как любой другой из моих пациентов. Как врач, я не вправе позволять эмоциям брать верх над собой.

- Но ведь ты не робот, ты тоже живой человек, - возразила ему на это Лесли.

- В моем положении лучше быть машиной. Потому что все это очень и очень неприятно.

- Она серьезно больна?

Редвуд кивнул.

- Как раз сейчас рентгенолог делает полный комплект снимков.

Он откинулся в кресле, и на его лицо упал свет от настольной лампы. Даже загар теперь не мог скрыть его бледность, и тогда чувствуя, что усталость была в большей степени скорее эмоциональной, чем физической, Лесли встала и направилась к двери.

- У тебя усталый вид, - сказала она. - Будет лучше, если ты сейчас ляжешь спать.

- Я все равно не смогу заснуть. К тому же мне хотелось бы взглянуть на снимки, сразу же как они только будут проявлены.

- Но тыбы мог хотя бы немного отдохнуть.

- Я пойду в комнату Деборы. Я хочу быть там, когда ее привезут. Спасибо, что ты рассказала мне о... о ее друге. - Он подавил зевок. Спокойной ночи, Лесли.

- Спокойной ночи.

- А ты уверена, что ничего не забыла?

Она смущенно покраснела.

- Спокойной ночи... Филип.

Уже почти настало утро, когда сама Лесли смогла заснуть. Пролежав несколько часов в тягостной полудреме, то засыпая, то пробуждаясь вновь, она все вспоминала о разговоре с Редвудом, и чем дольше она думала о нем, тем больше убеждалась, что минувшему вечеру было угодно круто извемить весь привычный уклад ее жизни. На протяжении многих лет она думала о нем не иначе, как испытывая при этом чувство неприязни, но всего один единственный разговор радикальным образом изменил ее взгляды, заставив ее взглянуть на Редвуда по-новому, не как на человека, которого она презирала за пренебрежительное отношение к женщинам, но как на одинокого и расстерявшегося мужчину, которому за стремление во что бы то ни стало сделать себе карьеру на поприще хирургии, пришлось поплатиться разладившимся по той же причине браком. Бедный Филип! И вот именно теперь, когда он уже было изыскал в себе силы и почти уже было решился на то, чтобы предоставить-таки жене свободу, которой та так хотела, она снова вошла в его жизнь, и к тому же случилось это при довольно трагичных обстоятельствах.

Думая об этом, Лесли наконец заснула, чтобы очнуться ото сна всего через несколько часов, оказавшись разбуженной звуками, обычно возвещавшими о том, что дежурство ночных медсестер вот-вот закончится, и на их место придет дневной персонал. С трудом поднявшись, она проследила за тем, чтобы Бобби как следует позавтракал, а затем, наскоро поев сама, проводила племянника до машины, которая отвозила его в школу. После этого, медленно, заранее предчувствуя недоброе и проклиная тот недуг, что приковал Акселя к постели, переложив тем самым его обязанности на нее, Лесли отправилась в ту палату, где лежала Дебора Редвуд.

Только сейчас, при ярком свете горного солнца, ей впервые за все это это время довелось близко увидеть жену Филипа. Как жестоко обошлась с ней болезнь! Длинные темные волосы утратили свой блеск, треугольник рта казался теперь мепомерно большим на ее осунувшемся лице, а уродливо выступающие из-под кожи острые ключицы и ребра не оставляли ни единого шанса для некогда прекрасного тела. И только ее голос остался прежним: она говорила все так же мягко и неторопливо, немного растягивая слова, и от этого Лесли вдруг снова ощутила себя младшей изо всех самых младших медсестер.

- Так-так, врач-женщина во владениях Филипа! Вот уже никогда не подумала бы, что доживу до этого дня. Хотя скорее всего на большее мне надеяться уже не приходится. Сколько мне осталось жить?