Э. Хартли - Маска Атрея

— Микенский?

— Из Микен, города в Древней Греции эпохи бронзы.

— А как это давно — эпоха бронзы? — спросил Кернига.

— От трех тысяч до тысяча двухсотого года до нашей эры, — ответила Дебора. — Примерно.

Секунду два детектива таращились на черепок в руке Кина почти благоговейно, и Дебора (куратор — всегда куратор) невольно улыбнулась.

— Так... вся эта дребедень... — Кернига обвел рукой витрины, — это все бронзовый век? Все... м-м... ми?..

— Микенское. С виду похоже, хотя...

— Хотя? — вскинулся Кин, словно считал, что она из профессионального педантизма вдается в тонкости вместо того, чтобы говорить по делу.

— Я не понимаю, как это могут быть подлинники, — сказала Дебора. — О них бы знали. Их бы видели раньше. Нельзя просто наткнуться на подобную коллекцию.

— Но если это подлинники, — настаивал Кернига, — сколько все они могут стоить?

— Миллионы. Миллиарды, — ответила Дебора. — Боюсь даже пытаться оценивать такую коллекцию.

Воцарилось молчание. Два детектива, отвернувшись от нее, рассматривали золотые, бронзовые и керамические изделия, тускло поблескивающие в мягком свете. Миг благоговения, как бывает, когда сидишь совсем один в храме между службами. Так сама Дебора сидела много лет назад, после смерти отца, — миг, запечатленный памятью и горем.

Неужели все это просто из-за денег? Неужели Ричард погиб из-за этого?

— А как насчет этого слова? — Вопрос Керниги резко вернул ее к настоящему. В руке у полицейского был блокнот с тумбочки Ричарда — теперь завернутый в полиэтиленовый пакет. — Атрей. Это что-то значит для вас? Что-то личное? Или служебное, связанное с мистером Диксоном?

Дебора покачала головой:

— Только легенды.

Без четверти шесть утра ее отправили домой, предупредив, что поговорят с ней снова, когда она немного выспится. Дебора дала номер домашнего телефона и сказала, что во второй половине дня будет в музее. И во второй раз за эту ночь вышла на стоянку к машине.

Ричард. Господи, она просто не представляла, что будет делать, когда реальность его смерти протиснется в разум. Пока что в сердце была только неожиданная пустота, словно какую-то часть души отняли, оторвали так быстро, что она не успела ничего толком почувствовать. Потом будет все: жгучая боль, рубцы, но прямо сейчас была только дыра, пустота, хотя со временем ее и затопят чувства. А дальше?

Как она справится? Будет и дальше заниматься музеем, словно все нормально? Сейчас Деборе ни за что не хотелось бы дойти до момента, когда она сможет думать о работе, не думая о человеке, который ей эту работу дал. Чтобы справиться с горем, надо забыть, а это казалось изменой. Непростительной.

Было еще темно, когда Дебора подъехала к кооперативным домам на улице Джунипер. Припарковалась возле старого белого кизила и подошла к парадной двери, почти не обращая внимания на стрекот сверчков и влажную духоту. До квартиры надо было пройти по узкому коридору с коваными железными воротами и вьющейся глицинией вместо крыши. Еще в коридоре сознание отметило разлитый в воздухе аромат, но Дебора уже стояла на тускло освещенной площадке перед дверью в квартиру, приставив ключ к замочной скважине, прежде чем успела задуматься. Это не цветы. Запах пикантный, какой-то экзотический ликер или одеколон, но есть и что-то еще: сладкий привкус трубочного табака, вдруг напомнивший ей об отце.

Стоп.

Дебора замерла. Принюхалась — осторожно, словно сам запах мог быть ядовитым, — и снова уловила тот же аромат, только резче и отчетливее. Дебора не курила и могла посчитать на пальцах одной руки, сколько раз за последние шесть месяцев пользовалась духами. Косметикой чаше, хотя не слишком. Перед сегодняшним приемом она собиралась воспользоваться и тем, и другим, но, замотавшись — надо было успокаивать Ричарда, укрощать Тони, подгонять организаторов банкета, — так и не смогла попасть домой и в конце концов обошлась и без того, и без другого.

В узкий, увитый глицинией коридор выходила еще одна квартира. Принадлежала она миссис Рейнолдс, вдове, которая, насколько знала Дебора, никогда не уходила и не входила в дом в темноте и, похоже, требовала от гостей придерживаться такого же расписания.

Она медленно и аккуратно вставила ключ в замочную скважину. Густой воздух Атланты казался плотнее, чем всегда, и стрекот сверчков назойливо звенел в темном коридоре. Дебора медленно, тихо повернула ключ, готовая к знакомому звяканью и внезапной обманчивой невесомости двери. Дверь открылась в темноту гостиной.