Александр Липков - Толчок к размышлению

От описания наблюдательного японца перейдем к строкам нашего современника. Тимур Кибиров, описавший (ударение на третьем слоге) в своих "Сортирах" все виды поименованных сооружений, встречавшиеся на его жизненном пути - железнодорожный, аэрофлотовский, гарнизонный солдатский и пр., не мог не воспеть и сортир-скворечник, своей неувядаемой живучестью способный потягаться и с каменными шедеврами древнего зодчества:

...В глубине двора стоял сортир дощатый, Вот, примерно, его размеры два на полтора в обоих отделеньях. И, наверно, два с половиной высота. Дыра имела форму эллипса. Безмерна глубь темная была. Предвечный страх таился в ней...

Предвечный страх - это уже из области поэтическо-метафизической. Образмериванию не подлежит, к функциональному использованию не предназначен...

Гражданская война, голод и холод, замерзшая канализация... Отразившие этот тектонический сдвиг авторы отнеслись к последствиям его по-разному. Маяковский - в тонах жизнеутверждающе-пафосных (к этому и само название поэмы обязывает - "Хорошо"):

Шапчонку

взял

оборванную и вытащил салазки.

- Куда идешь?

- В уборную иду.

На Ярославский.

Салазки, часом не подумайте, - это не для уборной. Мало ли что по дороге к вокзалу для дома полезное попадется. Может, доска какая.

Виктор Шкловский в "Сентиментальном путешествии" описывает примерно то же, но куда как аналитичнее и суше. Кстати, и салазки тоже вспоминает:

"В начале 1919 года я оказался в Питере. Время было грозное и первобытное...

Спали в пальто, покрывались коврами; особенно гибли люди в домах с центральным отоплением.

Вымерзали квартирами...

Лопнули водопроводы, замерзли клозеты. Страшно, когда человеку выйти некуда. Мой друг... говорил, что он завидует собакам, которым не стыдно...

Умирали, возили трупы на ручных салазках.

Теперь стали подбрасывать трупы в пустые квартиры. Дороговизна похорон.

Я посетил раз своих старых друзей. Они жили в доме на одной аристократической улице, топили сперва мебелью, потом полами, потом переходили в следующую квартиру. Это - подсечная система.

В доме, кроме них, не было никого.

В Москве было сытней, но холодней и тесней.

В одном московском доме жила военная часть; ей было отведено два этажа, но она их не использовала, а сперва поселилась в нижнем, выжгла этаж, потом переехала в верхний, пробила в полу дырку в нижнюю квартиру, нижнюю квартиру заперла, а дырку использовала как отверстие уборной.

Предприятие это работало год.

Это не столько свинство, сколько использование вещей с новой точки зрения и слабость.

Трудно неподкованными ногами, ногами без шипов, скользить по проклятой укатанной земле".

А теперь - всем известный фрагмент из художественной литературы - из "Собачьего сердца" Михаила Булгакова. Профессор Преображенский, Филипп Филиппович, размышляет о природе разрухи:

"Если я, вместо того чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной начнется разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах...

Двум богам служить нельзя. Невозможно в одно и то же время подметать трамвайные пути и устраивать судьбы каких-то испанских оборванцев. Это никому не удается, доктор, а тем более - людям, которые вообще, отстав в развитии от европейцев лет на 200, до сих пор ещё не совсем уверенно застегивают свои собственные штаны".

Приводимый ниже сюжет услышан от Сергея Павловича Урусевского (об обстоятельствах, в которых рассказ услышан, чуть позже), по времени относится где-то к концу 40-х. В одной из киноэкспедиций в каких-то заброшенных краях увидел он со товарищи скворешню сортира, вроде бы на вид достаточно нового; открыли дверцу и... поразились увиденному: над деревянной приступочкой высилась куча того самого, естественного здесь продукта, упиравшаяся аж в самый потолок. Маменьки мои! Как же это можно было сотворить такое! Пораскинули серым веществом - поняли, что можно. Видно, зимой скворешню занесло снегом по самую крышу. Ну вот крышу-то и пробили и продолжали использовать сооружение по прямому назначению...

Режиссер-документалист Алеша Ханютин недавно рассказал в компании коллег-искусствоведов (это ещё одна его профессия) о пэтэушнике, не потерявшемся, когда пришлось объяснять свое отсутствие на занятиях. "Понимаете, ночью какая-то сволочь насрала под самой дверью общежития. За ночь говно замерзло - дверь не смогли открыть". Скорее всего, врал наглец. Но какова сила творческой фантазии!