Александр Липков - Толчок к размышлению

Первый - кинематографист. Режиссер Сергей Соловьев:

"...На съемки в Ялту первым делом отправился директор, который на месте должен был все организовать. Следом за ним поехали оператор и художник - готовить декорацию. И, наконец, как и положено, выехали главные действующие лица - актеры и я, режиссер.

Мы с Тихоновым прилетели в один день, правда, разными рейсами. Тихонов уже тогда был Тихонов, снявшийся в "Войне и мире", народный, прославленный, уважаемый и любимый.

Схожу с самолета - никто меня не встречает. Где группа, где директор неизвестно. Матерясь вслух и про себя, еду в Ялту, начинаю ходить из гостиницы в гостиницу. Спрашиваю везде про благородного старца по фамилии Залбштейн. Не знают, не видели, не слыхали. Наконец, добрался до какой-то гостиницы где-то высоко, на самой горе.

- Залбштейн? Да, есть такой. С "Мосфильма". Живет внизу.

Стучу в номер - никто не открывает. Стучу ещё и еще.

Наконец, дверь открывается - Залбштейн. Легкие седые волосы всклокочены, на лице - румянец, штаны опущены...

- Дмитрий Иосифович, - кричу я, - мать вашу так!..

- Сегежа, у меня понос...

После таких слов спрашивать благородного старца, почему меня никто не встретил, уже бессмысленно.

- Ладно, где мы жить будем? - спрашиваю я, понимая, что дело уже идет к вечеру.

- Сегежа, все готово. Сейчас вы увидите. Это такой номег! Пгямо у бегега могя!

Пошли к берегу моря, в гостиницу "Южная". Заходим в номер на первом этаже. Окна - прямо в сад, в номере - две кровати, на них - мои товарищи, художник Леня Перцев, оператор Рома Веселер. Сначала я подумал, что Залбштейн завел меня просто с ними поздороваться. Но он сказал:

- Пойду пгинесу гаскладушку.

Я понял, что раскладушка предназначается мне. Но дорога, беготня по гостиницам уже настолько меня вымотали, что как-то за себя бороться никаких сил уже не было. Внутренне я махнул на все рукой.

В погребальной тишине Залбштейн принес раскладушку, начал её раскладывать, но целиком она никак в комнату не влезала.

- Сегежа, - сказал Залбштейн, - часть гаскладушки будет на балконе. Скажите, как вы хотите быть на балконе - головой или ногами?

Кто-то из моих товарищей подал голос:

- Дмитрий Иосифович, вы что, охренели, что ли? Это же режиссер!

- Что значит гежиссег? Тгудно с номегами. Это Ялта. Я же говогил: Ялта - тяжелые условия для жизни, давайте снимать дгугой гогод. А он - Ялта да Ялта. Вот, пожалуйста: все, что я говогил - все есть. Тгудно с номегами. Пусть живет, как есть.

- Ребята, закончили разговоры, - сказал я, - дико хочется спать.

Я улегся головой на улицу, ногами в комнату и тут же мертвецки заснул. Потом уже я узнал, что произошло дальше. Через полчаса приехал Тихонов, спросил: "Где режиссер, мне надо с ним поговорить, у нас завтра съемки". С Тихоновым мы к тому времени были едва знакомы, виделись только на пробах.

- Он в номере, уже спит, - ответил Залбштейн.

Было только семь вечера, завтра в восемь утра съемка, ничего ещё не оговорено - Тихонов настоял, чтобы его отвели ко мне. Войдя в номер, народный артист увидел мои ноги, торчащие из балкона.

- Что это?!

- Вячеслав Васильевич, я же говогил, Ялта - тгудный гогод...

- Это что, режиссер? Так он у вас спит?

- Он хогошо спит, свежий воздух, сейчас тепло, Ялта - тгудный гогод, ноги в тепле, он не пгостудится...

- Дмитрий Иосифович, вы с ума сошли! Это режиссер вашей картины!..

- Нужно что-то пгедпгинять, - сказал Залбштейн. И, посмотрев на Рому Веселера, добавил: - Вы с ним поменяетесь.

Не знаю, что Тихонов сделал с Залбштейном, но на следующий день я уже жил в люксе. Правда, по случаю всех этих бытовых огорчений мы страшно напились (съемки, естественно, никакой не было - Залбштейна опять откуда-то очень далеко послали). Тихонов жил в другой гостинице, он выпил с нами немного портвейна и пошел к себе отдыхать. А мы, уже без него, пустились во все тяжкие. С веселым хохотом купались, держась за колышек, в горной реке, впадающей в море - наутро поняли, что это слив городских нечистот. Пропили до копейки (буквально - осталась на троих одна копейка) все, нашли каких-то сомнительных девчушек, обещавших угостить нас портвейном, за что в ответ мы должны были рассказывать интересные истории и всячески их забавлять. Ни о каких неуставных отношениях речи не возникало, да и какие могут быть неуставные отношения с мужиками, вынырнувшими из нечистот. Два часа мы ублажали их всяческими занимательными байками, обещанного портвейна в ответ так и не получив. Наутро, проснувшись в коре засохшего дерьма, пошли со своей единственной копейкой к автомату, до капли сцедили стакан газировки, выпили по три глоточка и поняли, что без Залбштейна нам не спастись.