Александр Липков - Толчок к размышлению

Из "Воспоминаний" художника Михаила Нестерова:

"Мне нельзя было забираться далеко от Ордынки, от строящейся церкви, куда мне предстояло ездить ежедневно на работы. Квартира должна быть вместительная, не менее шести-семи комнат, причем необходима была одна большая под мастерскую. Я и мои московские знакомые были очень озабочены этим. Начиная с утра я ежедневно отправлялся на поиски, но ничего подходящего не было... Время шло, я измучился, стал терять надежду на счастливый исход моих поисков.

И вот однажды читаю: сдается квартира о семи комнатах на Донской. Еду на Донскую... Вот и дом № 28, богатый, не старый, трехэтажный. Вхожу, лестница чистая, удобная; квартира 96 наверху.

Показывает управляющий, нечто вроде приказчика из лабаза. Он вежлив, обстоятелен...

Входим, осматриваю. Квартира светлая, с большим залом 14 на 10 аршин, что мне и нужно, имея в виду семиаршинных "Христиан". Цена тоже подходящая, по силам. Узнаю, что дом принадлежит купцу Простякову, что у него только по Донской восемь домов, да на Басманной еще... Договорились обо всем, дал задаток...

Не откладывая в долгий ящик стал оборудовать квартиру по своему вкусу... Наконец, переселился. Сердце радовалось, так все было удобно, уютно, хорошо. Больше всего мне нравилась сама улица, широкая, тихая, засаженная большими липами. Из окон, из так называемого фонаря перспектива на обе стороны: налево - к Калужским воротам, направо - к Донскому монастырю, к семнадцативековой церкви "Ризоположения".

Погода стоит жаркая - май месяц. Ложусь, на ночь открываю окна. Воров бояться нечего, третий этаж. Довольный, засыпаю на новоселье. Однако часу в первом просыпаюсь от какого-то неистового грохота, такого равномерного и бесконечного. Что бы это могло быть?

А грохот на Донской несется неустанно. Совсем проснулся, не могу уснуть. И чувствую я, что, кроме грохота, чем-то смущено и обоняние мое. Встаю, подхожу к открытому настежь окну и вижу: от самой Калужской площади и туда, к Донскому монастырю, не спеша громыхают сотнями "зеленые бочки", те самые, на которых езжал толстовский Аким из "Власти тьмы".

Так вот какова разгадка! Донская, моя прекрасная Донская, с липовыми аллеями по обе стороны широких панелей, входит в число тех улиц, по которым каждую ночь до рассвета, чуть не большую часть года, тянутся со всей Белокаменной к свалкам ассенизационные обозы. И так будет, пока отцы города не устроят канализацию.

Всю ночь я не спал от шума, от этих "Акимов". Утром решил добиться свидания с Простяковым... Еду... застаю, принимает в своем роскошном кабинете. Просит садиться. Терпеливо выслушивает мою горестную повесть. Разводит руками, говорит, что горю моему пособить не может. Возвратить задаток не в его правилах. Однако, видя мое положение... советует мне "примириться". Легко сказать! - примириться. Я не глухой, и мое обоняние в совершенном порядке.

Простяков простирает свое участие до того, что дает мне совет не открывать окон, оговариваясь, что это поможет делу не много. "А что действительней - это привычка. Пройдет месяц-другой, вы попривыкнете и, поверьте, почивать будете прекрасно-с. Ваши нервы поуспокоятся. Так-де бывает со всеми вначале, а потом пообтерпятся и ничего-с".

И что вы думаете, - я, как и вся обширная Донская с её бесчисленным населением, попривык. Правда, на ночь больше окон не отворял, напротив запирал их наглухо и... попривык".

Добавим в заключение, что описываемый эпизод имел место в 1910 году. Не так-то и давно, тем более если мерить мерками истории.

Точный на детали Гиляровский дополняет это описание:

"По случаю лунной ночи, по правилам думского календаря, хотя луны и не видно на самом деле, уличные фонари всей Москвы погашены.

В темноте тащится ночной благоуханный обоз - десятка полтора бочек, запряженных каждая парой ободранных, облезлых кляч.

Между бочкой и лошадью на телеге устроено веревочное сиденье, на котором дремлет "золотарь", - так звали в Москве ассенизаторов.

Обоз подпрыгивает по мостовой, расплескивая содержимое на камни, гремя на весь квартал. И тянется, едва двигаясь, после полуночи такой обоз по Тверской, мимо генерал-губернаторского дворца...

Обоз растянулся... Последние бочки на окончательно хромых лошадях поотстали... Один "золотарь" спит. Другой есть большой калач, который держит за дужку".

Напомним, калач - исконная еда золотарей, и форма его специально такова, чтобы хлебное тело можно было отъесть, а изгвазданную золотарской пятерней дужку - выбросить.