Михаил Литов - Наивность разрушения

- Своим настойчивым желанием узнать подробности ты унижаешь меня, проговорила Наташа, и ее лицо исказила страдальческая гримаса. - Тебе даже не важно знать, до каких пор я готова терпеть, ты очень разгорячился, дорогой... ты одурманен видениями, тебе кажется, что ты погружаешь нож в мою горячую, дымящуюся плоть и поворачиваешь, поворачиваешь его и слушаешь мои жалобные стоны. А в каком-то смысле так оно и есть... Но я тоже схожу с ума... Может быть, в отличие от тебя, я не так ясно представляю себе причину моего сумасшествия или, скажем, объект моего вожделения, но я не в себе, это уж как пить дать, а потому, милый, ради Бога, вот тебе и причины, и подробности, и толкования, вот я вся перед тобой, вывернутая наизнанку... я у твоих ног! Хочешь - убей меня. Другое дело папа, он у меня до некоторой степени в руках, потому что я всегда вправе сказать ему: грех не в нашем кровосмешении, грех в том, что ты словно лишь для того взрастил меня, чтобы воспользоваться мной как женщиной, и за это я всегда буду с тебя взыскивать, сколь бы ни был ты мне дорог и люб, мой бесценный родитель и мужчина. Как мужчина, Сашенька, он неизмеримо выше тебя, можешь поверить мне на слово. Но ты свободен, а он нет, ты можешь убить меня, он - нет. Зачем он нужен будет мне, когда одряхлеет и от его мужских достоинств не останется ничего, кроме приятных воспоминаний? Если говорить честно, я попросту убиваю его своей молодостью. И я не уверена, что сохраню хоть каплю жалости к нему, когда пробьет его последний час.

- Двое сумасшедших в одной упряжке это уже слишком, - попытался я улыбнуться. - Запутаемся...

- Ну нет, теперь не выкручивайся! - перебила она. - Поздно. Ты сам этого захотел, так что теперь слушай. Из-за него я потеряла разум, но и ты норовишь выбить почву из-под моих ног. Я хочу, чтобы вы оба страдали так же, как страдаю я. Но как он красив! Он действительно герой моего романа, юноша и мужчина моей мечты. Когда он действует как мой любовник, знаешь, он отчасти как бы перестает быть моим отцом, а то, что он все-таки им остается, мешает мне видеть в нем воплощение моих грез. В этом для тебя не предусмотрено места, но ты вовсю стараешься его завоевать, и это меня пугает и радует. Когда мы вместе, я и он, бывает что-то такое, такая гармония, что все противоречия стираются, и я... на седьмом небе от счастья.

- Вот тут твое безумие! - крикнул я.

- По-твоему, безумие? Нет, однако, твоя ревность - совсем не то, что способно свести меня с ума. Тут ты не пройдешь, не протиснешься. Понимаешь меня, Сашенька? Я не знаю, почему так происходит, но с ним я почти всегда безумно счастлива, а с тобой почти несчастна.

- Потому что тебе кажется, что он у тебя в руках и ты медленно, но неотвратимо его убиваешь.

- Чепуха, я никого не хочу убивать. Ты до сих пор ничего не понял. У меня с ним что-то такое, что выше любви. А ты хоть до упаду тверди, что мы-де пошли против естества, против природы, совершаем грех... И, собственно говоря, кому мы мешаем? Я потому и считала, что тебе необязательно знать... подумай сам, какое ты можешь иметь к этому отношение или право судить об этом? Мой отец спал с моей матерью. Мать родила меня. Теперь папа спит со мной, и, может быть, преждевременная смерть мамы подтолкнула его к этому. Гуманно ли с моей стороны было бы сказать ему: нет, папа, никакого греха со мной не совершай, оставайся один-одинешенек? Да что нам за дело до условностей, до болтовни о греховности и праведности, когда речь идет о наших чувствах? Могла ли я усомниться в том, что он меня любит? и почему бы мне не отдать себя всю тому, кто любит меня? Я и тебе отдаюсь, ведь ты меня любишь, я вижу. Но что у меня с папой, это очень далеко от тебя, от жизни, которую ты ведешь и которую я веду с тобой. Я ничего сейчас так не желаю, как нашего с тобой сближения, но... смею тебя заверить... моих отношений с папой ты никогда не сломаешь, это что-то такое, что страшнее и сильнее, чем ты полагаешь, это, - ударилась она снова в образность, - поднялось из невероятной древности, а от старости приняло чудовищный и угрожающий вид, и если ты вздумаешь бороться, протестовать, это будет только смешно и глупо...

- И ты не оставишь этого? - выкрикнул я.

- Если ты будешь вот так жалобно пищать? Нет, разумеется. Вообще ни при каких обстоятельствах не оставлю. К чему ты меня призываешь? Тебе не стыдно? Ты ждешь, что я брошу старого, бедного, одинокого папу? Которому и в голову не приходит сказать: оставь жениха... А тебе приходит. Он желает мне счастья. Ты желаешь отнять у меня счастье.