- Не было бы... А что же было бы? Что должно быть, Феня?
- Я хочу, чтобы был ясный день, светило солнышко и были поля и луга, и лес на горизонте, и травка чтоб зеленела... И чтобы мы, взявшись за руки, шли по полю, а смерти, такой, как у моей бедной Глории, смерти чтоб не было!
Впереди затемнела громада дома, в который мне предстояло войти, возможно, без всякого шанса затем благополучно выбраться из него. Мечты моей спутницы отчасти захватили меня. Я бы и сам не протестовал, когда б вместо ночи с таящимися в ней опасностями торжествовал ясный, солнечный день.
Я остановился и, схватив Фенечку Александровну за плечи, с силой повернул ее к себе. В этот мемент из-за туч выглянула луна, и в ее свете я увидел, что по бледным щекам женщины катятся слезы. Эта слабая и чувствительная душа любила меня. Пораженный открытием, я в замешательстве произнес:
- Все будет как ты хочешь, Феня. И я вернусь, вот увидишь. Ты напрасно волнуешься. И я прошу тебя об одном: иди домой. Иди домой и жди меня там. Я вернусь... Не стой здесь и не ходи за мной. Пообещай мне, Феня, что ты сразу же уйдешь.
Извиняющаяся улыбка сделала ее лицо маленькой точкой, тускло мерцавшей среди падавших отовсюду теней.
- Да как только ты отойдешь от меня на шаг, я побегу отсюда не чуя ног, - сказала она. - Я такая трусиха.
- Хорошо, - одобрил я. И собрался идти, но Фенечка Александровна, протянув руку, остановила меня.
- Можно я тебя поцелую на прощанье? - робко попросила она.
- Можно... только быстро... - пробормотал я.
Женщина выдвинулась из темноты, удалившей ее было от меня, ее лицо снова стало большим и достаточно ярким, она, следуя моему наказу, быстро обняла меня и поцеловала в лоб.
- Теперь иди!
Я повернулся и пошел. Я остался один на один с заброшенным домом. Мне уже было не до забот о Фенечке Александровне, но игра в эту заботу все же еще связывала меня с привычным миром, и я, не сомневаясь, что она стоит на прежнем месте и провожает меня взглядом, обернулся, чтобы погрозить ей кулаком. Фенечка Александровна во весь дух неслась прочь. Ну да, она трусиха, что поделаешь. Но обида занозой вошла в мое сердце. Пережевывая эту обиду, я приблизился к дому.
Он не подавал признаков жизни, тьма, исходящая от него, была гуще ночи. Он вовсе не прятал в темноте свои тайны, а сам был мраком, и я не без страха подумал о том, с какой легкостью может этот мрак накрыть меня. И мысль, что я нужен чудовищу живым, а не мертвым, показалась мне утешительной.
Искать на этажах было лишено какого-либо смысла. Я решил сразу спускаться в подвал. Вскоре я стоял перед дверью, дальше порога которой в прошлый раз идти так и не решился. Сердце как взбесившееся колотилось в груди. Я постоял какое-то время на месте, надеясь унять его неистовство. Одновременно я прислушивался, радуясь своей чуткости как некой баснословной удаче, посланной мне судьбой. Из-за двери не доносилось ни звука. И так всегда: я не вижу и не слышу его, а он видит и слышит меня. Он чует меня.
Наконец я счел, что можно двигаться дальше, что там, внутри, все спокойно, а беспокойство сердца уже более или менее улеглось и больше не мешает мне действовать. Я поднес крошечное пламя зажигалки к тряпичному кокону, увенчивавшему один из концов врученной мне Фенечной Александровной палки. Факел вспыхнул, огонь восторжествовал и пустился в пляс, танцуя ровно и изящно. Подвижный свет озарил мое местонахождение. Дверь и ступени. Все выглядело очень мрачно. Я толкнул дверь, переступил порог и стал спускаться вниз.
Возможно, ко мне вернулась зрелость, я больше не чувствовал себя небывалым молодцом, героем и богатырем. Правда, то, что я сейчас делал, никоим образом не связывало меня с миром, где имеют значение возраст человека и нормы поведения, где жили Агата и Фенечка Александровна и где каждый вынужден подчиняться одним и тем же физическим законам. Не только не связывало, но и отторгало меня от этого мира, и я не знаю, откуда и как возникла такая моя отрешенность и абстрактность. Может быть, причиной тут было то, что делал я все это исключительно для себя одного, ведь никто не посылал меня на этот подвиг и никто не искал спасения от монстра, как приходилось искать мне. А может быть, мое делание было лишь видимостью, прикрывавшей совсем другие дела, совершаемые мной или от моего имени, и только неодолимая внутренняя слепота мешала мне разглядеть правду.
Так или иначе, я внезапно осознал себя человеком без возраста, без имени, человеком, растерявшим все связи, какие когда-либо имел, и утратившим всякое представление о том, как живут в мире, который я покинул. Следовательно, и цели никакой у меня не было. Но я продолжал идти вперед. Можно сказать, что упорство двигало мной. Но так ли это? Несомненно, что мной двигала воля. Но была эта воля моей? Или она внедрялась в меня извне? Может быть, я понадобился теперь здесь, как некогда оказывался нужен в разных вымышленных деревнях призракам, надевавшим маски моих родичей, моих друзей и врагов?
Читать дальше