Михаил Литов - Первенец

Новоиспеченная официантка принесла нам отменный обед. Мы пригласили ее посидеть с нами, и она не заставила упрашивать себя. Не отказалась Фенечка Александровна и от стакана водки.

- Кстати, какое сегодня число? - спросил я.

- Двадцать восьмое, - ответили Фенечка Александровна и моя дядя в один голос.

- Та-ак, - протянул я. - Мертвая зона позади, но... где же я провел ночь? И что я скажу Агате?

- Не исключено, - заметил дядя Самсон, - что Агата у своих родителей, ты же сам говорил, что она собиралась к ним. Так что твое отсутствие останется незамеченным. Если, конечно, ты и в самом деле отсутствовал.

- Вы объясните мне, наконец, что происходит? - спросила официантка.

Она слегка захмелела, и на ее не по дням, а по часам хорошевшем лице блуждала радостная улыбка. Она думала, что мы проводим время, разыгрывая какой-то забавный спектакль, в который хотим втянуть и ее. Но мы вынуждены были ее разочаровать, ибо мы вовсе не шутили. Пришлось со всей ясностью и откровенностью дать ей это понять. Я коротко рассказал, в какой попал переплет. Фенечка Александровна пожалела меня. Протянув налившуюся здоровой полнотой руку, она погладила меня по плечу.

- Но тот напиток... он безобидный, - сказала Фенечка Александровна, заикаясь и заискивающе заглядывая мне в глаза. - Если он не привел тебя к гениальности, как привел меня в свое время, ты не огорчайся, Нестор... потому что и беды с тобой от него никакой не случилось. А если, Нестор, с тобой случилась беда, то вовсе не от того напитка, уж можешь мне поверить...

Я кивнул, подтверждая, что верю, а дядя Самсон, вдруг страшно увлекшийся подсчетами той степени гениальности, которой достигла, по ее собственным словам, Фенечка Александровна, углубился в научную беседу с нею. Они обсуждали и состав, и качество напитка, изобретенного нашей самоучкой и открывающего перед человеком доселе невиданные возможности, а я думал о путях, которые привели бы меня к истине. Их было, кажется, два. Первый вел прямиком в заброшенный дом, в подвал, в кромешной тьме которого и притаился, как я полагал, мой недруг, зверь, наделенный разумом, который он использовал исключительно во вред мне.

Но второй путь нравился мне больше. Он предполагал умную борьбу, схватку интеллектов. Чудовище навевает на меня чары, надеясь таким образом сломить мою волю, но ведь и во мне жива еще фантазия, мое богатое писательское воображение отнюдь не угасло. А это не нравится противнику, в чем я убедился в городишке, где ловко ввернул вымысел о написанной дяде книге и где был только за это подвергнут гонениям.

Гонениям не изощренным, как в случае со Скорпионом и его компанией, а грубым, раздраженным и беспорядочным. И этот факт свидетельствует о страхе монстра перед моими фантазиями. Я одолею его в тот самый миг, когда переплюну по части воображения, когда образы, создаваемые моим воображением, будут куда сильнее и утонченнее образов, которые он внедряет в мое сознание. А что на таком поле брани он не всесилен, я убедился по тому, что дядя Самсон принял, а вернее сказать, вынужден был принять мою выдумку о якобы написанной им книге.

Но его преимущество заключается в том, что он видит меня и многое обо мне знает, я же не знаю о нем практически ничего и не в состоянии представить себе, как он выглядит. Это преимущество я должен ликвидировать. И если он заставляет меня проживать вероятные жизни, а следовательно, навязывает мне мой собственный образ, искаженный его вероломным вмешательством, то не придет ли ко мне успех тогда, когда я поступлю и с ним так же? Когда я заставлю его жить не настоящей жизнью, а вымышленной, жизнью образа, загнанного в его сознание, как хирург загоняет скальпель в тело пациента.

Но как это сделать? Это трудно сделать, поскольку я совершенно не знаю и не вижу его. Увидеть его мысленным взором это значит увидеть нечто, чего нет в нашем мире. Это не просто трудно, это фактически невозможно. Я способен вообразить монстра, например, в виде сказочного дракона, но это наверняка не приведет ни к какому успеху, поскольку выдуманный мной, или сказками, образ будет бесконечно далек от того оригинала, к выявлению которого я стремлюсь.

Я должен оперировать теми средствами, что у меня есть уже под рукой. Использовать подмеченную мной слабость врага, а именно - его уступку моему вымыслу. Я взглянул на дядю Самсона. Его ученая беседа с Фенечкой Александровной завела обоих слишком далеко: женщина теперь сидела на коленях у моего дяди и заливалась визгливым смехом, поскольку он игриво запускал свою огромную волосатую лапищу за вырез ее платья. И это в кафе, где находились, пусть даже и в малом количестве, посетители. Боюсь, забавшейся официантке грозило увольнение.