Михаил Любимов - И ад следовал за ним

"Значит, вот это и есть ваша спальня",- сказал я это или нечто не менее глупое и почувствовал, что сейчас упаду в обморок, так неудобно и некрасиво все выглядело. "Вы не забыли о нашем разговоре в прошлый раз?" - спросила Жаклин. "Что вы имеете в виду?" - Я поднял изумленные брови, хотя, разумеется, хорошо понимал, о чем идет речь. "Что с вами сегодня, Генри? Вы меня боитесь, да? - И она засмеялась, вогнав меня в холод.- Вот и сейчас вы думаете, зачем я завела вас сюда... А я ведь вас позвала по делу. Я хотела бы получить обратно расписку... Взамен этой книжицы". И она указала в угол, где на трельяже рядом с флакончиками, тюбиками, ножницами и разнообразными косметическими инструментами красовался фолиант в сафьяновом переплете, напоминающий своим удлиненным видом альбом, который хозяйка изредка извлекает из заветного ящичка на радость и умиление дорогих гостей. Как вы уже, несомненно, поняли, Алекс, передо мною лежала вожделенная кодовая книга. Я скрыл свою радость. "Спасибо, Жаклин. Но сначала я должен передать своему другу коды и получить его согласие на возвращение вам расписки. Это же не моя собственность".

Она вдруг всхлипнула, быстро достала из сумочки платочек и уткнулась в него, плечи ее беззвучно тряслись. "Если бы вы знали, как я ненавижу вас!" Я молчал - что бы вы сделали на моем месте, Алекс? - мне хотелось обнять и успокоить ее, это была ужасная сцена, Алекс.

"Сначала я хотела покончить жизнь самоубийством... несколько таблеток, я уже их купила, уже написала предсмертное письмо - о, не волнуйтесь, о вас и вашем дельце там ни слова! - уже все было готово... и вечный покой, и не думать о страшном позоре, нет, я и представить себя не могла в роли шпионки, ворующей документы и тайком бегающей на встречи! Что делать? Пойти к послу и покаяться? Ну, не арестовали бы, но тут же выгнали, а у меня на руках старая больная мать... а потом, где гарантии, что все это дело не проникнет в прессу? Я представляю лица своих знакомых... друзей! Шпионка! Позор! Что делать, что? Берите эту книгу, ради бога, отдайте расписку, и больше мы никогда не встретимся!" Слезы текли по ее лицу, Алекс, настоящие слезы!5 И знаете, что я тогда сделал, Алекс? Я достал из

3Мне бы такого домашнего доктора!

4Видимо, она приоделась по случаю вербовочной беседы.

кармана расписку, разорвал ее в клочья и аккуратно положил в пепельницу на трельяже. Жаклин ведь и не подозревала, что я разорвал копию! И знаете, что произошло дальше, Алекс? Я тоже вдруг заплакал, то ли от радости, то ли... не знаю! Так мы и сидели оба, обливаясь слезами, и знаете, Алекс, я никогда не испытывал раньше такого единения душ, такой близости, и если бы не дождь, дохнувший в лицо свежестью, это оцепенение продолжалось бы целую вечность".

Что ж, "Бемоль" разворачивалась неплохо, и я уже мысленно готовил триумфальную реляцию в Центр, Генри уже не интересовал меня, он отыграл свою роль и сделал это прекрасно,- честь ему и хвала!

Я допил виски, похлопал его по плечу и попросил положить сафьяновую книгу в тайник "Венеция", откуда я собирался ее извлечь. От виски и своего проникновенного рассказа старик даже взопрел и сидел, вытирая свою крупную плешь огромным платком6.

Мы простились, и я направился к Кэти, еще одной составной части "Бемоли", к милой Кэти, которой лишенный воображения Чижик присвоил постный псевдоним "Регина".

Кэти встретила меня с укором в карих глазах, я состроил усталую мину, поговорил с ней о том о сем и сел за газеты, которые не успевал читать.

Впервые Кэти появилась на моем небосклоне года три назад. Сначала Центр я о ней не информировал, но потом, страховки ради, написал вроде: "Кэти Ноттингем, дочь отставного полковника Ричарда (Дика) Ноттингема, образование - Питман-колледж, работает парикмахером на Бонд-стрит. Познакомился по своей инициативе7 с нею и отцом в клубе "Оксфорд и Кембридж", связь с семьей намерен поддерживать в целях расширения контактов и более глубокой легализации".

С Кэти действительно я познакомился в "Оксфорд и Кембридж", залетел туда, подыхая от безделья и одиночества,- имел я в клубе статус гостя, ибо, увы, заканчивал не Оксбридж, а сверхсекретную семинарию с путеводной звездой в виде светящейся желтой лысины преподавателя Философии, ценящего больше всего на свете ошметок ливерной колбасы по 64 цента за фунт и граненый стакан водки,- отдал свой котелок и зонт вылезшему из викторианской эпохи швейцару и двинулся в библиотеку, где среди энциклопедий, справочников и пахнущих сыростью подшивок "Таймс" можно было выпить чашку итальянского кофе и рюмку отменного порта.