Сергей Трахименок - Игры капризной дамы

Было уже начало июня, когда Федю наконец вызвали в управление.

— Распоряжение Балдахинова, — сказал шеф. Федя позвонил в Н-ск.

— Батранин на месте, — сообщил ему Надеин. — Пока на месте, во всяком случае…

Вечером Внучек уже сидел в вагоне скорого поезда, идущего в Н-ск и смотрел на удаляющуюся трубу Каминской ТЭЦ — последний, может быть, этап его работы на трудном и скользком поприще.

Он попытался сделать прогноз событий завтрашнего дня, но мысли никак не хотели бежать быстрее поезда, они все время возвращались в прошлое. Вот он дерется с чилийцами, защищая похожую на воробья девчонку в мини-юбке и не то в кофточке, не то в майке… Вот эта девчонка — его жена… Вот они живут в заводской общаге… Вот едут к Каминск…

Каминск, Каминск… Сколько надежд было связано с тобой!..

Потом он вспомнил, как ехал на происшествие с парнями в брезентовых робах, вспомнил Семена Толстых, спустившегося с трубы и мокрого от пота, Кондратьева, хмельного от благодарности: как же, увидел оборотную сторону жизни… Вспомнил круглые глаза шефа, когда тот услышал, что Кондратьева на самом деле не существует… Надеина, говорившего: и я бы хотел, чтобы и ты там работал. И тут все стало на свои места. Он понял, что ему надо сделать. Он поступит так, как советовал ему Надеин: сначала поговорит с Балдахиновым, а потом попросится на прием к Батранину…

С такими мыслями и заснул.

В девять ноль-ноль следующего дня он уже сидел перед дверями кабинета Балдахинова.

Серафим Петрович Балдахинов — кличка в миру «Фима» — пришел работать в управление, когда Внучека зачисляли на службу.

Как бывший партийный работник, он не знал оперативной работы, но знал, как руководитель операми, и тут же поинтересовался:

— Почему в органы берут человека с «чехословацкой» фамилией?

Серафим Петрович в свое время посетил это дружественно социалистическое государство туристом и поэтому считал себя знатоком и Чехословакии, и «чехословаков».

Кадровики объяснили, что Внучек — русский, что его фамилия русская, образованная от слова «внук» при помощи суффикса «ек», который в русском языке придает словам уменьшительно-ласкательное значение.

«Ласкательное? — сказал тогда Балдахинов. — Ну, раз так, пусть служит…»

С приходом Балдахинова атмосфера в управлении изменилась. Это «Фиме» управа обязана образованием замкнутых кланов начальников больших, начальников средних, начальников маленьких и — всех остальных. Это он завел себе любимчиков из числа управленческих подхалимов и с их помощью зажимал тех, кто не выказывал ему должного почтения.

Поскольку с первого дня работы он бесцеремонно влезал в свои и не свои дела, давал рекомендации сотрудникам, то его фамилию стали произносить с ударением на втором слоге и с некоторой паузой между вторым и третьим — Балда-хинов…

Узнав об этом, новый зам взъярился и заявил, что уволит всех, кто будет дискредитировать руководство управления. В управе в большинстве своем работали ребята неглупые, и почти все тут же прекратили коверкать фамилию зама, все, кроме одного юморного мужика из ОТО Чусовского, который продолжал произносить ее так, как она больше соответствовала действительности.

Закончилась эта игра тем, что с подачи подхалимов «Фима» начал невидимую глазу работу, которая через год убедила всех, что Чусовский никудышный работник и хреновый человек и что призыв его на службу был огромной ошибкой старых кадровиков. Таким образом, афоризм «кадры решают все» при Балдахинове приобрел новое звучание и смысл: «в кадрах решают всё».

«Все утрясется, — думал Федя, открывая Массивную дверь замовского кабинета, — мало ли липы, нет-нет да и выявляется у сотрудников… Вся система работы опера устарела…»

Посередине кабинета Балдахинова стоял грузный стол из светлого дерева, с приставкой. Возле приставки располагались два стула. Еще десятка полтора стульев выстроились в каре вдоль стен. На правой стороне стола размещались четыре телефонных аппарата, один из которых был с гербом СССР, на левой — лежала кожаная папка с металлическими буквами «К докладу» («К закладу» — именовали ее управленческие острословы). Посередине, между аппаратами и папкой возвышался сам Балдахинов — сорокапятилетний мужик с лицом человека, не знающего ошибок.

Зам не усадил его на один из стульев возле стола, куда усаживал коллег для бесед, из чего Федя понял, что он уже к коллегам не относится.