Сергей Трахименок - Игры капризной дамы

— Другой на твоем месте бил бы себя в грудь, — не слушая его, говорил Данилов, — уверял бы в том, что всю жизнь мечтал работать в КГБ, но здоровья, мол, не хватает, а ты ничего такого не сказал. Это во-первых. А во-вторых, сам понимаешь, я этого разговора не завел бы никогда, если бы давно к тебе не присматривался. Есть профессии, которые требуют от людей определенных качеств, и есть люди, которые такими качествами обладают… но не знают об этом. Я — профессионал и вижу, что у тебя есть задатки, вижу, что ты из себя представляешь, а ты этого не осознаешь… Я ведь знаю, если родина скажет тебе, что она в опасности, ты первый пойдешь туда, куда она прикажет… Можешь считать, что такой момент наступил.

— Да я… — начал было Федя.

— Я предлагаю тебе подумать, — по-прежнему не слушал его Данилов, — подумать и решить. У тебя задатки разведчика.

— У меня? — чуть не захлебнулся Федя.

— У тебя! — уверенно подтвердил Данилов. — Понимаешь, все мы воспитывались на дурных фильмах о шпионах и тех, кто их выявляет, и не мыслим себя на их месте. Думаем, что тот мир не для нас, там работают какие-то особые люди. Ерунда, там такие же люди, как мы с тобой, и ко всем им когда-то так же обращались мои коллеги, и они так же, как и ты, таращили глаза, удивляясь этому, поскольку никто из них никогда не думал, что может работать в органах…

— Но я ничего не умею, — сказал Федя.

— Ты многое умеешь, — возразил Данилов, — но сам этого не знаешь. У тебя сколько рабочих на участке, тридцать?

— Тридцать два…

— Тридцать два, — как эхо, повторил Данилов. — До тебя это был самый беспокойный участок в цехе, ни один мастер там не приживался, а пришел ты — и все наладилось… Главное и в твоей настоящей, и в творческой будущей работе не умение скакать с вагона на вагон, стрелять и уходить от наружки… Главное — уметь ладить с людьми, разными людьми. Теперь ты понимаешь, почему в органы не берут тех, кто сам туда просится…

И дальше Данилова опять понесло, и он заговорил так, как говорят политработники, и все аргументы его сводились к одному короткому «надо».

— В прошлом году, — перебил его Федя, — к вам на работу взяли Несмеянова. У него тоже есть необходимые качества?

— Несмеянов — комсомольский работник, его рекомендовал обком партии… Это хорошо, что ты задал такой вопрос, ты многое, значит, понимаешь, но мы замнем это для ясности. Не такими определяется лицо органов…

И Данилов стал защищать честь мундира, ссылаясь на надоевшие всем уже тогда аргументы. Но он не фальшивил, как в то время делали многие, он верил в то, о чем говорил, и это делало ему честь…

Федя ничего не сказал в тот раз Данилову, обещал подумать, но он все решил уже тогда, уже тогда понял, что в его судьбе наступает перелом, которого он почему-то в глубине души ждал. Данилов лишь помог проявиться тому, что уже созрело в нем, в том числе и легкой неудовлетворенности своей работой, несмотря на то, что работе он отдавался весь, с участком сросся так, что даже увольнение пьяницы слесаря Шиманского, прогулы которого стоили Феде не одного нагоняя от начальства, воспринял, как разрыв с приятелем.

Однако сомнения в правильности своего шага не оставляли его вплоть до второй встречи с Даниловым и даже потом, когда он дал согласие и уехал учиться «на шпиона», как шутила Наталья.

А вот Данилов нисколько не сомневался, что Федя согласится. Почему он был уверен в этом, Федя понял позже, когда сам стал искать в массе молодых специалистов возможных кандидатов для работы в органах.

В ту вторую встречу Федя сказал Данилову:

— Если кто и ошибался в выборе, то не я, а — вы, потому что вы знаете, что предлагаете мне, а я покупаю кота в мешке.

— Вот поэтому я тебе и предлагаю, — ответил Данилов. — Я не сомневаюсь в тебе, а если и сомневаюсь, то самую малость, потому что чужая душа — все-таки потемки и никому не дано постигнуть ее до конца, в том числе и тем, кому эта душа принадлежит…

Через два дня Федя вновь поехал к Хуснутдинову.

Водитель отделенческой машины Витя Бодров в армии возил командира саперного полка. В запасе Бодров находился всего полгода и поэтому, когда к нему обращались по фамилии или даже по имени, отвечал: «я», а когда говорили: едем, отвечал — «есть».

Он заменил старого водителя, ушедшего в «стервис».

Работой своей Витя был недоволен. Одно дело возить комполка и быть его личным шофером и денщиком одновременно. Другое — водитель оперативной машины. Здесь у тебя несколько беспокойных хозяев, выезды и маршруты которых непредсказуемы. Ты только приедешь с одним и собираешься сделать машине мелкий ремонт, как выясняется, что надо ехать куда-то с другим опером, а потом опять с первым. А когда опера не пользуются машиной, то ее выпросит для себя секретарша, то есть завканцелярией, и так без конца, и не только по городу, но и в районы, да в любое время года, да в любую погоду… Кто, кроме сотрудников КГБ, поедет в самую грязь в соседний район только для того, чтобы встретиться там «с людьми», как будто в Каминске «людей» для встреч нет?.. В общем, всем этим Витя крайне недоволен и считает, что совершил ошибку, продав себя в КГБ, тогда как его друзья возят иное городское начальство на охоту и сами при этом чувствуют себя вторыми после начальников людьми.