Фред Варгас - Человек наизнанку

Полуночник перестал храпеть: должно быть, перевернулся на бок. Наконец-то короткая передышка. В тишине она услышала ровное дыхание Адамберга. Он тоже просто взял и заснул. У меня своя жизнь, у тебя своя. Вот что остается от великой веры, от великих страстей, — только спокойное, легкое дыхание.

Камилла, измученная тяжкими раздумьями, заснула поздно и проснулась только в девять. Она поспешно натянула сапоги, не касаясь пола босыми ногами, и выскользнула за брезентовую занавеску. Солиман лежал на кровати и, подперев голову рукой, усердно изучал словарь.

— А где остальные? — спросила она, налила себе кофе и уселась на кровать Полуночника, прикрикнув на пса: — Эй ты, Трикотажное Изделие, подвинься!

— Его зовут Интерлок, — поправил Солиман.

— Да, извини. Так где остальные?

— Полуночник пошел звонить своим овцам. Кажется, вчера старшая овца неважно себя чувствовала, у нее нога опухла. По-моему, это на нервной почве. Старик пытается поднять ей настроение. Когда во главе стада хромая овца, все идет наперекосяк.

— Как ее зовут, эту овцу?

— Ее зовут Джордж Гершвин, — ответил Солиман, поморщившись. — Это все Полуночник. Он хотел найти ей имя в словаре и ткнул наугад в статью из раздела имен собственных. А потом менять что-либо уже было поздно: что сказано, то сказано. Все и зовут ее просто Жорж. Как бы то ни было, нога у нее действительно опухла.

— А где Жан-Батист?

— Рано утром он сходил в полицию Сотрэ, а потом вернулся, сел в машину и поехал к другим полицейским, в Виллар-де-Ланс. Он сказал, прокуратура поручила им вести дело Серно, если я ничего не путаю. Он сказал, чтобы садились есть без него.

Адамберг вернулся в три часа. Солиман стирал белье в голубом тазике, Камилла сочиняла музыку, устроившись в кабине грузовика, Полуночник что-то тихо напевал, сидя на табурете и почесывая собаке голову. Адамберг некоторое время любовался на этот маленький кочевой табор. Ему было приятно к ним вернуться. Солиман первым вышел ему навстречу. Он проявлял еще большее рвение, чем накануне. Ему очень понравился этот полицейский, его странное лицо, его медлительность. Получше приглядевшись к нему утром, Солиман сообразил, что комиссар, внешне удивительно мягкий и открытый, не подчиняется ни людям, ни законам, ни условностям. Этим Адамберг напомнил ему Сюзанну и ее первобытный инстинкт независимости. Солиман проводил Адамберга до машины и рассказал ему о матери.

Юноша пристроился со своим тазиком поближе к комиссару, Полуночник, сидевший шагах в десяти от них, перестал мурлыкать песенку.

— Ну рассказывай, парень, — приказал он, — что за тварь перегрызла горло Серно?

— Очень большая собака или, возможно, волк, — ответил Адамберг.

Полуночник стукнул посохом о землю, словно в подтверждение своих пророчеств.

— Я повидался с Монвайяном, — продолжал Адамберг, — рассказал ему о Массаре, о Меркантурском звере. Я этого полицейского давно знаю. Он хороший профессионал, но слишком уж рациональный, и это ему мешает. Моя история ему понравилась, но скорее как поэма. И вот еще что: Монвайян предпочитает александрийский стих, причем не слушает более четырех строк зараз. В этом-то и препятствие, потому что эпическая поэма о Массаре не влезает в его упрямую голову. Монвайян предполагает, что это был волк. Год назад к югу от Гренобля, неподалеку от Экренского массива, произошел подобный случай. Но он и слышать не хочет о том, что это может быть человек. Я сказал ему, что для одинокого волка жертв слишком много, причем всего за несколько дней, но он считает это вполне обычным делом, особенно если волк болен бешенством или у него что-то не так с головой. Он собирается организовать облаву и заказать вертолет. Впрочем, это еще не все.

— Ты обедал, парень? — осведомился Полуночник.

— Нет, я забыл, — ответил комиссар.

— Соль, принеси ему поесть. И прихвати беленького.

Солиман поставил перед Адамбергом корзинку с едой и подал бутылку Полуночнику. Никто, кроме старика, не имел права разливать сен-викторское вино: Камиллу вежливо уведомили об этом наутро после ее ночного караула на перевале Ла-Бонет.

— «Экспансионизм, — проговорил Солиман, искоса поглядывая на старика, — индивидуальное или коллективное стремление властвовать над окружающими, подчинять их своей воле, стремление к господству».

— Уважай старших, — прервал его речь Полуночник.

Он наполнил стакан и протянул его Адамбергу.

— Это вино просто сказка: не ходишь — летаешь, сил хоть отбавляй, глаз как у сокола. Только поосторожнее, оно с характером.