Фред Варгас - Человек наизнанку

Накануне вечером ей удалось дозвониться до Лоуренса, и она очень обрадовалась, услышав его голос, хотя их разговор в основном состоял лишь из обрывков фраз. По телефону Лоуренс был еще более немногословен, чем обычно. Обыскали весь Меркантур, но Красса Плешивого так и не нашли. Всех остальных обнаружили и заново переписали, а вот великана Красса и след простыл. У старика Августа аппетит хоть куда, он регулярно получает свою порцию кроликов, а Жан Мерсье удивляется, как такому дряхлому волку со стертыми зубами удается выживать и даже неплохо себя чувствовать. «Вот видишь, — повторяет он Лоуренсу, — могут, когда хотят». А Лоуренс только кивает. Канадец встревожился, узнав об убийстве Жака-Жана Серна Да, он сразу подумал о Массаре. Ему совсем не по душе, что их странная гонка по горам принимает такой опасный оборот. Он не в восторге от того, что Камилла постоянно находится в двух шагах от Массара, в этом дурацком грузовике, совершенно беззащитная. Кроме того, он постоянно думает о том, что Камилла ночует в вонючем фургоне вместе с этими двумя типами, а это уж никак не может ему нравиться. Путешествовать бог знает в каком грузовике бог знает с кем! Конечно, он не против, чтобы она позвонила этому полицейскому, наоборот, он только за. Ведь с самого начала предполагалось, что расследованием должен заняться профессионал, правда? Значит, обязательно нужно позвонить этому ее знакомому, а особенный он или нет, это не важно, главное, он полицейский. От него будет гораздо больше толку, чем от их троицы, если, конечно, его заинтересует оборотень. Если заинтересует. Разумеется, Лоуренс был убежден, что полицейский немедленно положит конец нелепому вмешательству в это дело безумной команды, состоящей из женщины, старика и мальчишки. Этого он желал больше всего. Он попытается приехать к ним вечером, ему хочется повидать ее и побыть с ней, поэтому пусть она заранее предупредит его, если они соберутся уезжать.

Лежа на спине, Камилла смотрела, как между досками боковин пробивается солнце, как пылинки пляшут в косых пучках света. В этой пыли, наверное, много всякой всячины помимо того, что бывает обычно. Микрочастицы сена, овечьего жира, пота, помета висели в воздухе, плавая в рассветных лучах. Они образовывали густую, устойчивую смесь весьма необычного состава. Камилла повыше, до самого подбородка, натянула одеяло. Ночь в этом селенье, вечно окутанном туманами, выдалась довольно прохладная, и пришлось достать припасенные Бютеем пледы Чем может обернуться для нее звонок Адамбергу? Черт! — сказал бы на ее месте Солиман. Камилле, конечно, плевать на Адамберга, он давно уже исчез в одном из дальних уголков ее памяти, где все превращается в пыль, обугливается, перерабатывается, как на заводах по утилизации отходов, где из старого трактора делают плетеные стулья. Честно говоря, Адамберг уже был переработан. Конечно, не в плетеный стул: Камилла не ставила перед собой такую задачу. Она переработала его в путешествия, музыку, слесарные инструменты, наконец, в канадца, — почему бы нет? Память сама знает, что делать с попавшими к ней обломками человеческой жизни, это касается только ее, и не следует совать нос в ее дела. В любом случае от Жан-Батиста Адамберга, которого Камилла когда-то так любила, уже ничего не осталось. Ни волнения, ни отзвука, ни сожалений. Только несколько полузабытых образов, плоских и безжизненных. Раньше эта способность памяти безжалостно перемалывать в пыль людей и их чувства приводила Камиллу в отчаяние. Тут было от чего погрузиться в печальные раздумья: ты кого-то любишь, тратишь на него долгие годы, а память в конце концов утилизирует его, превращая в болт диаметром пять миллиметров. Камилла много над этим размышляла. Конечно, ее память справилась с делом не сразу. Работы оказалось предостаточно. На то, чтобы все раздробить и перемолоть, ушел не один месяц. Потом было время раздумий. Потом — ничего. Ни всплеска, ни ряби. Лишь горсточка воспоминаний словно из другой жизни.

Итак, она позвонит Адамбергу, и что это даст? Ничего. Это приведет только к приступам беспричинной грусти и томительной скуки, оттого что приходится опять перебирать ветхие лохмотья чужого прошлого. Примерно такое чувство испытываешь, когда, например, проверяешь исправность газового крана и по двадцать раз проделываешь одну и ту же операцию. Вновь и вновь возвращаешься к тому, с чего начал, и теряешь, безвозвратно теряешь время. И ощущаешь усталость, напрасно сделав крюк по обгорелым полям своей памяти.