Белинда Бауэр - Черные Земли

Возле него в зарослях вереска лежала бабушка. Между ними валялась ее хозяйственная тележка.

Летти гладила его по щекам, все остальные были заняты бабушкой. Это над ней звучали голоса. Кто-то бормотал что-то ей в лицо и прижимался губами к ее губам, точно целовал ее у всех на виду; другой вытянутыми руками ритмично нажимал ей на грудь; третий укрывал ей ноги своим свитером.

Четвертый — отец Льюиса — просто стоял рядом и глядел в одну точку, до того бледный, что веснушки казались почти черными.

Позади всех, едва различимый в тумане, маячил Льюис.

Друг не смотрел на Стивена. Взгляд его, полный ужаса, метался от ног Стивена к отцовскому лицу. Стивен, испугавшись, приподнял голову: что, если у него больше нет ног?

Ноги были на месте. Но картину, которую запечатлел его взор за те две секунды, Стивен не мог забыть потом, как ни старался.

Эйвери лежал на спине, закинув руки за голову.

За то, что было когда-то его головой.

Теперь это было лишь кровавое месиво из волос и осколков костей. О прежнем Эйвери напоминали лишь глаза — зеленоватые щелки, похожие на глаза дохлой кошки.

Стивен рухнул на подушку из вереска, чувствуя, как уходит, мерцая из темноты прошлого, его детство. Сознание того, что он больше не ребенок, обожгло его до слез. Он знал теперь, что капало с вездеходных колес, знал, отчего так потемнели веснушки у Льюисова отца.

Багровое небо скачками проносилось над головой. Врачи несли его к машине.

Стивен хотел спросить, как там бабушка, но говорить не было сил. Он понимал только, что она пришла на плато вместе с остальными и там с ней что-то произошло.

Из-за него.

От этой мысли глаза снова заволокло красной пеленой, и все завертелось, как в калейдоскопе.

Он думал, этот день и без того достаточно ужасен. Но мало того, что он чуть не умер, — вдобавок что-то случилось и с бабушкой.

Из-за него. Из-за его плана. Из-за ловушки, которую он придумал. Из-за его прекрасных писем. «На коробке было написано, что это филе». Потому что он оказался мальчишкой, а не мужчиной; настоящий мужчина все сделал бы по-другому. Сделал бы как надо.

Их погрузили в одну машину «скорой помощи». Мать сжала его руку, сказала, что сейчас вернется, и пропала.

Стивен видел, что на бабушке кислородная маска, но такая же маска была на нем самом, так что это ничего не значило. Не давало никакой подсказки.

«Ба», — шепнул он одними губами, но опухшее горло по-прежнему не выпустило ни звука.

«Бабушка».

Вглядываться сквозь красную пелену было трудно, и Стивен оставил эти попытки. Он закрыл глаза и снова провалился в беспамятство, почувствовав напоследок, что его все еще тошнит от бутербродов Эйвери.

Стивен лежал в кровати дяди Билли и смотрел, как бабушка вяжет.

Его переселили сюда, чтобы он отдохнул от Дэйви, а еще потому, что Стивен плакал и бился по ночам, и младший брат потом целый день куксился.

Занавески раздвинули, и в комнате стало на удивление светло — даже сейчас, несмотря на дождь, носимый по двору неожиданными в эту пору ветрами.

С кровати комната казалась совсем другой. Теперь, когда из-под голубого одеяла дяди Билли выглядывали ноги Стивена, она превратилась в нормальную мальчишескую комнату, точно с нее наконец сняли заклятие. Стивену было здесь спокойно и на удивление уютно.

Космическую станцию задвинули под стул, чтобы она не мешала носить в комнату книжки, теплый суп и витаминный напиток.

Фотография Билли переместилась куда-то на край ночного столика, вытесненная вещами Стивена: полудюжиной бутылочек с лекарствами, стаканом с торчащей соломинкой, коробкой молочного шоколада — объектом регулярного паломничества Дэйви — и стопкой открыток с пожеланиями скорейшего выздоровления.

И еще кое-что в этой комнате имело отношение к Стивену. Об этом знал он один. По ночам, когда мать, бабушка и Дэйви отправлялись спать, Стивен переворачивался на бок и острием компаса аккуратно выцарапывал на стене за краем кровати свое имя. Он знал, что поступает нехорошо и Летти, обнаружив надпись, наверняка разозлится. Но он решил никогда больше не выходить из дома — этого или какого угодно, — не оставив хоть какой-то метки, знака того, что и он жил и понял, сколь эфемерна природа жизни.

Все должны оставлять знаки.

Стивен вернулся в мыслях к своему последнему посланию — открытке с изображением цветочного горшка, лопаты и садовых перчаток.

Стивену очень хотелось приписать «С любовью», но он передумал — чтобы не смущать дядю Джуда. Чтобы не смущаться самому.